— Ты вот что, — сказал Вахтанг, сразу переходя на «ты», — лучше помалкивай, а то она и так убивается. Говорить и утешать буду я сам!

Вахтанг сказал все это грубоватым наставительным тоном, как говорят в училище выпускники с новичками, точно он и сейчас, как и в училище, был старше Артема на два курса. Но лейтенант и без того держался скромно. Он редко встречался с женой Рябинина, а в ее доме был всего один раз. К тому же он не знал, как будет вести себя Ирина Павловна, — может быть, встреча с помощником ее мужа лишний раз растревожит женщину?..

Рябинина приняла Артема спокойно и сдержанно.

— Ну, как ваша Варенька? — спросила она его.

«Ваша», — мысленно повторил Пеклеванный. И то, что она первая назвала Вареньку «его Варенькой», и то, что первыми ее словами были слова, не касающиеся ее бед, а бед чужих, — все это вместе взятое сразу наполнило душу Артема благодарностью и любовью к этой женщине.

— Благодарю вас! — сказал он. — Вареньке лучше, она уже встает с постели…

Вахтанг был, видимо, в доме Рябининых своим человеком. Он свободно прилег на диван и, размашисто стряхивая к печке пепел с папиросы, продолжал разговор, прерванный приходом Пеклеванного:

— …И вот в одной бухте я наконец нашел шлюпку с «Аскольда». В ней все было уложено так, точно команда собиралась еще вернуться. Не нашли только компаса и паруса. А сразу от самой отмели следы вели в глубь острова. И по-моему, — сказал старший лейтенант, — среди них есть офицер.

— Простите, — вмешался Артем, — я не все слышал и не понял, о чем вы это рассказываете?

И когда Вахтанг повторил, как удачно завершились поиски пропавшей шлюпки с «Аскольда», лейтенант вздохнул свободнее — слава богу!

А Вахтанг продолжал:

— …Один след на песке точно такой же, как от моего ботинка. — Он поднял ногу, показав свой каблук с клетчатой нарезкой. — А что вы скажете, если это Прохор Николаевич идет с ними?.. Ведь такие ботинки, я знаю точно, интенданты всего месяц назад выдавали, и знаете кому? Только командирам кораблей!

— Так значит, — сказала Ирина Павловна, — значит, они все-таки добрались до берега и решили… что же?.. Неужели они решили пересечь Новую Землю поперек?

— Выходит, так.

— Но с восточного берега до Малых Кармакул около двухсот километров. Местность непроходимая. Пускаться в такой путь, не имея пищи, неся на себе раненых, — это, по меньшей мере, безумие!

— Может быть… может быть… — задумчиво сказал Вахтанг. — Но я, Иринушка, чувствую, что они самое малое через неделю будут здесь…

Когда лейтенант Пеклеванный, которому не терпелось поделиться этой новостью с аскольдовцами, ушел, Ирина Павловна спросила:

— Почему ты не уезжаешь в отпуск?

Вахтанг ответил не сразу.

— Ты пойми, я не могу ехать сейчас, оставив тебя в таком состоянии. Ведь мы все-таки друзья, Иринушка…

— И не только друзья, — сказала она, — но живем одной семьей все эти годы. Я скажу даже больше: после Сережки и Прохора ты, Вахтанг, самый дорогой для меня человек. Я благодарна тебе за очень многое и сейчас прошу как друга: уезжай, надо отдохнуть, впереди тебя ждет еще столько всего!..

В этот день она уговорила его уехать. Прощаясь с нею, Вахтанг сказал;

— Хочу сделать тебе маленький подарок. Хочу и в то же время боюсь, что поймешь этот подарок неправильно…

— Ну? — спросила Ирина Павловна, настораживаясь.

Вахтанг вынул из кармана старенькую потрепанную брошюру, протянул ее Рябининой. С обложки, из круглого овала, под рубрикой «Стахановцы моря», глянуло суровое лицо мужа.

— Вот, — сказал Вахтанг, — я знаю, что ее нет на вашей книжной полке. Прохор хранил брошюру в каюте на «Аскольде». Возьми!..

— Так значит, — нахмурилась Ирина Павловна, — ты тоже не совсем веришь, если…

Он не дал ей договорить:

— Вот, я и боялся, что ты растолкуешь мой подарок иначе. А на самом деле все так просто: ты прочитай эту брошюру, и ты поймешь, что он вернется. Обязательно!..

И когда Вахтанг распрощался с нею, Ирина Павловна с брошюрой в руках долго сидела у окна, листая посеревшие от времени страницы. Ведь эта брошюра знакома ей давно, еще до войны. В таких тоненьких скромных книжонках была напечатана не одна автобиография капитанов стахановских траулеров.

Неумелым, корявым языком капитаны бесхитростно описывали свои жизни. В этой серии брошюр была и автобиография Рябинина. Она напоминала сжатую до предела математическую формулу, настолько в ней все было упрощенно. Если некоторые из капитанов, памятуя о законах литературы, еще кое-как и пытались описать свои треволнения, поставить в каком-нибудь месте всеискупляющее многоточие, то Рябинин ограничился простым перечислением фактов.

Но Ирина Павловна видела за этой брошюрой очень многое: строчки упруго выгибались, как штормовая волна, и вот он, ее муж, обледенелый и усталый, простаивает четвертую ночь на мостике: идут косяки сельди, он ловит ее первый в стране, тридцать девять тысяч центнеров улова. Москва, Кремль, орден Трудового Красного Знамени, в их квартире тесно от корреспондентов, а вечером он говорит ей: «Ирина, это все ты, у меня только руки…» Она просыпается по ночам и видит склоненную над столом широкую спину мужа; получив в командование недавно построенный «Аскольд», Прохор уже не доверяет одним лишь морским навыкам. Но оказалось, что простоять за штурвалом при ветре в двенадцать баллов проще, чем разделить многочлен на одночлен. «Спи, спи, — ласково говорит он, — я хочу иметь свою голову на плечах…» Ирина ходила за ним следом, объясняя непонятное, расспрашивая о прочитанном; потом стала подкладывать ему на стол книги: Дерюгина, Книповича, Зернова, Вернадского, Месяцева; совала в карман пальто вместе с бутербродами свернутые в трубку журналы «Рыбное хозяйство», и он — читал… Ирина еще не знала ни одного человека, который бы читал столько. Прохор никогда не расставался с книгой, и чуть свободная минута — книга сразу подносилась к глазам. Об успехах его «Аскольда» уже стали писать за границей, но — война!..

Да, видно, прав был Вахтанг, говоря: «Прочитай эту брошюру, и ты поймешь, что он вернется…» И она вдруг поняла, что — да, он вернется, потому что не может погибнуть на полпути, потому что вся его жизнь — это борьба и еще раз борьба!

Часы пробили полночь. До слуха женщины донесся отдаленный вой корабельной сирены. Ирина встала. Схватилась за сердце. Что это? Или показалось? Может, все ложь, неправда? Подбежала к окну, отдернула штору. Вот сейчас, сейчас с моря выйдет на рейд «Аскольд», бросит якоря, и она разглядит на его мостике коренастую фигуру мужа.

Но со стороны моря стремительной затаенной тенью проскользил эскадренный миноносец и, не бросая якорей, подошел к причалам завода.

И где-то по темным, замаскированным улицам военного города сейчас шел лейтенант Пеклеванный, направляясь на новое место службы.

«Где же ты, Прохор?!»

День восьмой

Шестнадцать матросов стоят по колено в рыхлом, сыром снегу и смотрят на него. В глазах смятение и тоска близкой смерти. Семнадцатый лежит, подостлав под голову бушлат, и хрипло дышит.

— Может, не надо вставать? — спрашивает он. — Куда идем, командир? Восьмой день, а моря нет… Нет моря! Гиблое место… Тундра, командир… Амба!..

Плечо к плечу, согревая друг друга, стоят шестнадцать матросов. Рябинин вытаскивает из снега правую ногу и сразу по самые локти зарывается в снег руками. Вот поднимает левую, и всем видны вылезающие из ботинок синие раздувшиеся пальцы.