Ее черное, словно лакированное брюхо легко скользило по склону, и мы спокойно шли в ногу. Но на крутом спуске туша змеи покатилась за нами так стремительно, что мне померещилось, будто она хочет на нас наброситься. Мы с Лили выпустили веревку и отпрыгнули в стороны. Длинная желтая лента промелькнула между нами как стрела. Однако большой камень на дороге замедлил ее скольжение и заставил отклониться; змея перевернулась брюхом кверху и остановилась, налетев на ствол сосны. Охотники громко расхохотались, и мне пришлось хохотать громче всех, потому что у меня мороз по коже пробегал от ужаса.
Наше появление доставило истинное удовольствие Полю. Он исполнил «танец скальпа» вокруг нескончаемо длинного трупа, а Франсуа, который принес нам домой молоко, повторял:
— Бедняга Петюг! Бедняга Петюг! Лили, сбегай за ним, живо! Бедняга Петюг!…
Отец, вооружившись сантиметром, измерил змею; я держал ее за хвост, а дядя Жюль натягивал веревку, чтобы чудище предстало перед нами во всем своем великолепии.
Между тем наши милые дамы, выглядывавшие из окна, пищали, содрогаясь от страха и отвращения, и мама растирала руки, покрывшиеся гусиной кожей.
— Три метра двадцать сантиметров! — объявил отец.
— Можно подумать, что это питон, сбежавший из цирка! — сказал дядя Жюль.
Однако я был немного разочарован результатами измерения — ведь оно установило предел, перерасти который уже не могло чудовище, как бы я ни врал.
— Бедняга Петюг! — повторял Франсуа. Мы вереницей двинулись в деревню.
У фонтана на маленькой сельской площади нас обступили дети; потом собрались женщины, крестьяне. Вокруг меня раздавались возгласы изумления, ужаса, восторга. Стоя один подле мертвой гадины (Лили послали за Петюгом на его виноградник), я, словно бывалый истребитель змей, бесстрастно отвечал на несчетное множество вопросов.
Женщины говорили:
— Господи помилуй, вот диво так диво!
— Как посмотришь, мороз по коже дерет!
— А мальчишка-то какой храбрый!
— Он и сам настоящее диво!
Девочки посматривали на меня с явным восхищением, и я невольно выпятил грудь. Я стал знаменитостью, так что маленький Поль протиснулся сквозь толпу и взял меня за руку, чтобы приобщиться к братниной славе.
Торопливо шагая, на площадь явился Мон де Парпайон. Он ухватил змею за шею, открыл ей пасть, из которой разило ужасным смрадом, и, ничуть этим не смутившись, поднес почти к самому своему лицу, чтобы обследовать ее зубы. Затем он высказался.
Запас слов у него был не богаче, чем у Франсуа, но Мону его вполне хватало, чтобы выражать свои мысли и чувства. И сейчас он облек их в такие слова:
— Вот оно, бесовское-то отродье! Это, скажу я вам, бесовское отродье!
Он повторил это суждение раз десять подряд, посмеиваясь с довольным видом. Затем вдруг ткнул в меня пальцем и с помощью тех же слов выразил свое одобрение:
— И он тоже, он и сам — бесовское отродье! Да, бесовское отродье, постреленок он этакий! — Но тут Мон, оглянувшись, воскликнул: — Петюг идет!
Наконец показался Петюг. Он шел неверной походкой пьяницы, за ним гурьбой бежали дети.
Близилась вторая, высшая ступень моей славы, ее апофеоз, конечно. Мне предстояло поведать Петюгу о нашем подвиге, воздать ему почести и посрамить всех, кто до сих пор обвинял его во лжи. Это была бы торжественная минута.
В глубоком, почтительном молчании, которое красноречиво говорило, что все село терзается раскаянием, круг любопытных расступился перед Петюгом, оставив ему широкий проход.
Но Петюг не соблаговолил подойти к змее.
Остановившись поодаль, он бросил на нее беглый взгляд, насмешливо расхохотался и презрительно крикнул:
— Это и есть ваша змея? О пресвятая богородица! Ну так вот, я могу вам сказать, что моя, моя змея вдвое толще и втрое длиннее! Голова у нее величиной с телячью, у моей, стало быть, змеи; она таких маленьких сопляков, как вы, штук пять-шесть проглотит и не поперхнется!
Петюг повернулся и пошел прочь, прихрамывая и хихикая.
Затем повернулся и бросил:
— Фитюлька ваша змея рядом с моею! Возмущенные слушатели ответили улюлюканьем, а мой отец сказал:
— Не будем забывать, что он выпивает пять-шесть литров жакеза в день и что его змея долго питалась винными испарениями. От этого она так разрослась, что заняла весь его мыслительный аппарат, который к тому же никогда не был очень вместительным. Вот почему теперь Петюг и не узнает свою змею!
— Ну да!-сказал Мон. — Это наверняка так и есть!
И он пояснил Франсуа, который был явно в недоумении:
— Понял? Это значит, что змея эта сидит у него в башке уже десять лет. Мало-помалу мозги у него от нее распухли и стали давить изнутри на глаза, потому-то змея и кажется ему меньше, чем она есть на самом деле.
Теперь я был почти безмятежно счастлив и считал, что начались настоящие каникулы. А следовало бы понять, о чем говорит зачастивший мелкий дождик, и заметить, что «летучая мышь» не раскачивается больше на ветке смоквы: теперь мы ужинали в столовой под модной висячей лампой с узорным медным резервуаром и опаловым абажуром, походившим на полушарие, который украшала бахрома из голубых стекляшек.
Однажды, когда я любовался тем, с какой виртуозной легкостью и изяществом дядя Жюль разрезает куропатку, отец объявил без предисловий, словно речь шла о самой обыкновенной вещи на свете:
— Ну-с, завтра ровно в десять начинаем повторение программы.
Насмешливый хохот Поля словно подвел жирную черту под этим заявлением.
И так как вид у меня был изумленно-негодующий и я озирался, чтобы посмотреть в «Календарь почтового ведомства» [49], то отец сказал:
— Я очень хорошо понимаю, что ты потерял представление о времени, ты в этом году был занят чрезвычайно интересными вещами…
— Еще бы! — подхватил дядя.
— Во всяком случае, — продолжал отец, — какой-то период твоей жизни кончился: сегодня у нас восемнадцатое сентября, а ты начинаешь учиться в средней школе с понедельника третьего октября, то есть через четырнадцать дней.
— Да, конечно! Но за четырнадцать дней я успею еще и повеселиться!
— Веселиться будешь до десяти утра! А все остальное время будет отдано повторению пройденного. Ты во что бы то ни стало должен с первых же шагов в лицее проявить себя как блестящий ученик и поддержать честь нашей начальной школы, к которой господа, имеющие среднее образование, иной раз относятся с презрением.
Он покосился на дядю Жюля. Но тот, уставив голубые глаза в грудинку куропатки, пытался извлечь из нее дробь номер шесть, которую сам же и всадил в несчастную птицу.
Дядюшка вдруг приостановил свое хирургическое исследование и, подняв нож кверху, воскликнул:
— Нет, милый Жозеф, нет! Никто не презирает обязательное начальное образование. Это
