Она продолжала в том же духе так долго и так успешно, что когда вновь подошла к отцу и сестре, то услышала лишь безобидный вопрос доброй Изабеллы о Джейн Фэрфакс — и, хотя Джейн Фэрфакс, вообще говоря, не пользовалась особым ее расположением, только рада была присоединить хвалебный голос к голосу сестры.

— Любезная, милая Джейн Фэрфакс! — говорила миссис Найтли. — Я не виделась с нею так давно, не считая случайных, мимолетных встреч в городе! Как счастливы должны быть славная старушка-бабушка и добродетельная тетка ее, когда она приезжает к ним! Мне всегда так обидно за милую Эмму, что Джейн Фэрфакс не может чаще бывать в Хайбери, а теперь, когда дочь полковника Кэмпбелла вышла замуж, полковник и его жена, верно, и вовсе не будут отпускать ее от себя. А она была бы такой прелестной подругой для Эммы.

Мистер Вудхаус, заметив, что совершенно с нею согласен, счел, однако же, нужным прибавить:

— С нами здесь, впрочем, водит дружбу столь же прелестная молодая особа, по имени Гарриет Смит. Тебе понравится Гарриет. Лучшей подруги для Эммы, чем Гарриет, и желать невозможно.

— Очень отрадно слышать это — но одна Джейн Фэрфакс, сколько я знаю, соединяет столь высокие достоинства, как блестящее образование и утонченное воспитание, — и как раз подходит к Эмме по возрасту.

Предмет этот в полном единодушии подвергнут был обсуждению, его сменили другие, столь же значительные — и с тою же приятностью канули в прошлое, однако прежде, чем вечер завершился, мирное течение его опять нарушилось легким всплеском. Явилась овсянка, а с нею и повод для новых разговоров — пространных восхвалений и отступлений, — категорических утверждений о благотворном ее воздействии на всякий организм и суровых филиппик по адресу тех, которым никогда не удается сварить ее мало- мальски сносно; к несчастью, в числе этих горемык самым свежим и оттого разительным примером, названным его дочерью, оказалась ее же собственная кухарка, молодая особа, нанятая на время их пребывания в Саут-Энде, которая упрямо отказывалась понять, что госпожа ее разумеет под доброю мисочкой овсянки, сваренной без комков, не круто, но и не слишком жидко. Сколько раз Изабелла ни заказывала ее, она так и не получила вожделенного результата. Это был неожиданный и опасный поворот.

— Мда, — молвил мистер Вудхаус, покачивая головою и устремляя на дочь глаза, полные отеческой тревоги. В ушах Эммы это восклицание звучало так: «Мда! Конца не видно плачевным последствиям твоей поездки в Саут-Энд. У меня нет слов». И несколько мгновений в ней теплилась надежда, что слов и в самом деле не будет и он, помолчав в задумчивости, вновь обретет способность смаковать свою, по всем правилам сваренную овсянку. Однако через несколько мгновений слова все-таки нашлись.

— Я никогда не перестану сожалеть, что ты поехала осенью к морю, а не сюда.

— Сожалеть, сэр? Но отчего же? Уверяю вас, детям это очень пошло на пользу.

— И скажу больше: ежели так уж необходимо ехать к морю, то, во всяком случае, не в Саут-Энд. Саут-Энд нездоровое место. Перри просто поразился, услышав, что ты выбрала Саут-Энд.

— Я знаю, сэр, у многих такое представление, но, поверьте, оно ошибочно… Все мы чувствовали себя там прекрасно, грязи перенесли без малейших осложнений, да и мистер Уингфилд говорит, что считать Саут-Энд нездоровым местом — заблуждение, а ему, несомненно, можно довериться, потому что кому и судить о свойствах морского воздуха, если не ему, тем более что и родной брат его неоднократно ездил туда со своим семейством.

— Если куда и ехать, душенька, то в Кромер. Перри однажды провел в Кромере неделю и полагает, что для морских купаний лучшего места не найти. Открытое море, простор, чистейший воздух. И жить, сколько я понял из его слов, можно на порядочном отдалении от моря — за четверть мили, — что тоже составляет изрядное удобство. Тебе следовало спросить совета у Перри.

— Да, сэр, но расстояние! Вы только подумайте, какая разница — ехать за сто с лишним миль вместо сорока.

— Знаешь, душенька, говоря словами Перри, когда речь идет о здоровье, все прочее не важно, и раз уж ты пускаешься в дорогу, то сорок миль тебе ехать или сто — это не главное… лучше вовсе не трогаться с места, лучше вообще остаться в Лондоне, нежели ехать за сорок миль туда, где воздух хуже. Перри так и сказал. На его взгляд, это был опрометчивый поступок.

Эмма несколько раз пыталась остановить отца, но тщетно, и не очень удивилась, когда при этом замечании ее зять не выдержал.

— Мистеру Перри, — сказал он голосом, в котором явственно слышалось недовольство, — лучше бы держать свое мнение при себе, когда его не спрашивают. С какой стати должен он поражаться моими поступками? Какое ему дело, везу ли я свою семью в тот приморский город или в этот? Надеюсь, я точно так же, как мистер Перри, имею право полагаться на собственное суждение. Я не нуждаюсь ни в его снадобьях, ни в его указаниях. — Он замолчал и, остыв немного, прибавил уже только с суховатым сарказмом: — Ежели мистер Перри укажет мне, каким образом перевезти жену и пятерых детей за сто тридцать миль с теми же затратами и тем же удобством, как за сорок, то я, как и он, охотно предпочту Саут-Энду Кромер.

— Что верно, то верно, — с готовностью подхватил, улучив момент, мистер Найтли, — ты совершенно прав. Это немаловажное соображение… Да, так вернемся, Джон, к моей мысли о том, что тропу на Лэнгам следует передвинуть, повести правее, чтобы она не шла через наши луга, — я не предвижу здесь затруднений. И никогда не задумал бы ничего подобного, если бы это могло повлечь за собою неудобства для жителей Хайбери, но когда ты представишь себе, где именно пролегает тропа в настоящее время… А впрочем, тут мало что докажешь без карты. Надеюсь, я завтра утром увижу тебя в аббатстве. Мы справимся с картами, и ты скажешь свое мнение.

Мистер Вудхаус был не на шутку взволнован столь резким выпадом против его друга Перри, которому он, признаться, сам того не замечая, во многом приписал собственные мысли и чувства; однако внимание и ласка дочерей мало-помалу успокоили его, а так как один брат был с этой минуты постоянно начеку, а другой лучше держал себя в руках, то подобные неприятности больше не повторялись.

Не было в мире существа счастливее миссис Найтли во время этого краткого пребывания в Хартфилде; с утра, взяв с собою пятерых детей, она отправлялась по старым знакомым, вечером же обсуждала с отцом и сестрою то, что делала утром. Ей одного лишь недоставало: чтобы дни чуть-чуть замедлили свой бег. Это было полное, но быстротечное блаженство.

Вечера они реже отдавали друзьям, чем утра; но все же один из вечеров, притом рождественский, им неизбежно предстояло провести вне дома. Миссис Уэстон слышать ничего не хотела: один раз они должны были отобедать в Рэндалсе и даже мистер Вудхаус, желая поддержать компанию, склонялся к мысли, что это возможная вещь.

Как добраться туда всей компанией — вот вопрос, который он, будь на то его воля, возвел бы до непреодолимой трудности, но так как карета и лошади его зятя уже находились в Хартфилде, то вопрос остался вопросом, и только, притом довольно простым; более того, Эмма сравнительно быстро убедила его, что в одной из карет найдется, вероятно, место и для Гарриет.

Гарриет, мистер Элтон и мистер Найтли, как ближайшие друзья дома, званы были тоже, съехаться предполагалось рано и малым числом, руководствуясь превыше всего вкусами и привычками мистера Вудхауса.

Вечер накануне знаменательного события (а обедать в гостях двадцать четвертого декабря было для мистера Вудхауса событием весьма знаменательным) Гарриет провела в Хартфилде и пошла домой с такою сильной простудой, что, когда бы не ее настоятельное желание вверить себя попечениям миссис Годдард, Эмма ни за что не отпустила бы ее. Назавтра Эмма пошла ее проведать и обнаружила, что ей не суждено ехать в Рэндалс. У нее была лихорадка, сильно болело горло; встревоженная миссис Годдард не