хватало. Впрочем, риск оказался оправданным – наиболее способные из молодых летчиков и штурманов постепенно втягивались в ночные полеты, быстро овладевали навыками самолетовождения в полной темноте.
Минные постановки заставляли противника уменьшать морские перевозки. И хотя гитлеровское командование значительные силы и средства для траления, вражеские потери на минных заграждениях оказывались очень ощутимыми. Примечательно, что на Балтике потери немцев от минного оружия в два с лишним раза превысили аналогичные потери на других морских театрах. Подсчитано, что из шести уничтоженных кораблей и транспортов один погибал на минах *.
4 сентября 1944 года Финляндия заявила о выходе из войны, а позже, 19 сентября, в Москве было подписано с ней соглашение о перемирии. Таким образом, к моменту нашего перебазирования на аэродром Клопицы театр боевых действий 51 МТАП значительно сузился. Это позволило уделить больше внимания выучке экипажей, достижению высокой слетанности, отработке четкого взаимодействия по родившейся в полку схеме: два торпедоносца – два топмачтовика.
В те дни можно было слышать такие сводки Совинформбюро: «За истекшие сутки на Ленинградском фронте ничего существенного не произошло. Активно действовали разведчики. Отдельные бои носили местный характер». Но это было затишье перед бурей. Готовилось грандиозное наступление Советской Армии для освобождения всей Прибалтики: по ночам к переднему краю подтягивались дивизии и полки, прибывала новая техника. Решалась судьба Советской Эстонии и ее столицы города-порта Таллинна – главной базы Краснознаменного Балтийского флота.
Перед решительными боями следовало досконально изучить обстановку и местность в районе действий полка в западной части Финского залива и, главное, на коммуникациях Рига-Таллинн, Виндава- Таллинн. С этой целью 13 сентября вылетел на боевое задание командир полка майор Ситяков. В экипаж входили флагштурман майор Заварин и начальник связи полка старший лейтенант П.М. Черкашин. А 14 сентября вылетел и я со штурманом капитаном Рензаевым и стрелком-радистом старшиной Ю.В. Волковым.
В тот же день воздушная разведка обнаружила на дальних подступах к Таллинну транспорты противника в сопровождении боевых кораблей. Майор Ситяков принял решение: двумя самолетами провести доразведку, уточнить координаты и затем вызвать по радио основную группу самолетов для нанесения решающего удара. В воздух подняли экипажи заместителя командира 3-ей эскадрильи младшего лейтенанта В.М. Соколова – торпедоносец и командира звена младшего лейтенанта М.В. Николаева – топмачтовик. Это был их первый боевой вылет, первая встреча лицом к лицу с врагом. Увы, она кончилась трагически…
Напрасно на аэродроме экипажи томились возле самолетов в ожидании сигнала к старту – взлетевшая пара как в воду канула. И когда тревога и беспокойство за товарищей достигла верхней точки, появился самолет Николаева. Он как-то неловко приземлился, зарулил на стоянку и все увидели, что на нем буквально нет живого места – так он был изрешечен пулями и осколками зенитных снарядов. Из задней кабины вынесли раненых штурмана Н.И. Конько и стрелка-радиста И.Ф. Иванова.
Позже по рассказу Николаева удалось воспроизвести картину боя. Соколов, обнаружив конвой, забыл о том, что его главная задача – вызвать основные силы, ринулся в атаку. Николаеву ничего не оставалось, как последовать за ним. В запале, свойственном молодости, Соколов начисто отбросил все, чему его так старательно учили, не удосужился даже как следует оценить обстановку, не пропустил вперед топмачтовик и атаковал первым, прямолинейно, причем против солнца, усложнив тем самым задачу себе и облегчив ее противнику. На глазах у Николаева самолет Соколова взорвался в воздухе от прямого попадания зенитного снаряда. Николаев бомбами потопил крупный транспорт, но при этом машина получила столько повреждений, что летчик едва дотянул до аэродрома.
Нелепая, ничем не оправданная гибель нашего младшего товарища болью отозвалась в сердце. Майор Добрицкий потом рассказывал, что незадолго до вылета Соколов в кругу товарищей бравировал своим мужеством, говорил, что кланяться пулям не будет и каким бы ни был огонь в сторону не отвернет…
Пустая мальчишеская бравада! Как дорого она обошлась она ему! Но этот случай словно отрезвил нас, старших, еще раз напомнил, что за штурвалами торпедоносцев – вчерашние мальчишки, многим из которых едва перевалило за двадцать, что нам, именно нам, необходимо убедить их в том, что бесшабашная удаль ничего общего не имеет с настоящим мужеством. Испугавшись зенитного огня, отвернуть в сторону, не выполнить боевого задания – это трусость, малодушие, граничащее с преступлением. Но если летчик, отворачивая от летящих навстречу огненных трасс, выполняет противозенитный маневр, никто не усомнится в его храбрости. Несмотря ни на что он упрямо сближается с кораблем и наносит торпедный или бомбовый удар – вот это и есть воинская доблесть, подлинное мужество.
Мы старались находить простые слова, делать беседы не формальными, чаще разговаривать с глазу на глаз. И, надо сказать, наши зерна попадали на благодатную почву. Большинство молодых летчиков прошли хорошую школу в комсомоле, а кое-кто из них уже носил в карманах синих флотских кителей кандидатские карточки, а то и партийные билеты. И за всю историю полка я не припомню больше случая проявления бесшабашного мальчишества, лихой удали, не говоря уже о трусости. Наоборот!
Помнится, на другой день после гибели Соколова обнаружила в море конвой другая наша пара из той же третьей эскадрильи: торпедоносец – командир звена младший лейтенант А.А. Богачев и топмачтовик – тоже командир звена младший лейтенант Д. Башаев. Транспорт шел под сильной охраной боевых кораблей. Гитлеровцы ощетинились лавиной заградительного огня. Тем не менее, Богачев решил атаковать транспорт. По его команде Башаев вышел вперед и сбросил бомбы на корабли охранения, изрядно пострадав при этом от пуль и осколков. Вслед за ним Богачев пошел в атаку с торпедой. Сблизившись на нужную дистанцию, он нажал на кнопку электросбрасывателя на штурвале и… не почувствовал обычного при этом рывка самолета, который в такие моменты словно подпрыгивает вверх, освободившись от тяжести.
– Командир, торпеда не пошла! – почти одновременно доложили по переговорному устройству (СПУ) штурман Г.П. Штефан и стрелок-радист В.И. Ванчугов. Очевидно, осколком перебило электропровод. Прибегнуть к помощи механического сброса уже не оставалось времени – транспорт густо дымил под самым крылом, явно прибавляя ход.
– Знаю, вижу, – пробубнил хмуро в ответ Богачев. С левым креном он по широкой дуге уходил от конвоя, усиленно выбивавшего винтами пенные усы. И ему стало не по себе от мысли, что транспорт может вот так просто и безнаказанно уйти. Далеко впереди за ним черным штришком у линии горизонта просматривался уходящий на восток самолет Богачева.
– Зайдем еще раз, – сказал он твердо, – Ванчугов, посматривай, как бы «мессеры» не нагрянули.
– Смотрю, командир.
Теперь он шел в атаку один. Топмачтовик уже не прикрывает его огнем своих пулеметов, не ослепит орудийные расчеты взрывами бомб. Тысячи огненных трасс протянулись к самолету со всех кораблей. Как их много! Как проскользнуть, как просочиться в этом смертельном потоке! Сильный удар потряс машину, левый мотор задымил, самолет потянуло влево. Доворотом рулей Богачев выровнял «Бостон», под прямым углом направляя к быстро приближающемуся серому борту низко сидящего на воде парохода. Пора! Он потянул рычаг механического сброса и вошел в левый вираж.
– Есть! – воскликнул вскоре радостно Ванчугов. – Есть, командир, попали!
При отходе от цели Штефан зафиксировал на фотопленке тонущий транспорт водоизмещением 7000 тонн. Он носом оседал в пучину, а на задравшейся вверх корме винты впустую молотили воздух.
Богачев все внимание сосредоточил на пилотировании самолета. Левый мотор заглох и,
