черствым эгоистом, ни чинушей – но аккуратность, свойственная настоящим штабистам, была ему присуща во всем. Даже во внешности. Белоснежная полоска подворотничка на хорошо отглаженном кителе, всегда чисто выбритое лицо, строгий пробор на начинающей лысеть голове, внимательный взгляд больших глаз из-под нависших кустистых бровей… По-моему, в деловой обстановке ни у кого не поворачивался язык говорить с ним о том о сем, болтать просто так.
Это был человек дела.
Николай Иванович прибыл в полк после окончания академии и вложил много энергии в формирование штаба и служб, а затем и в организацию боевой деятельности. Бессонные ночи, переживания, связанные с неудачами и боевыми потерями, казалось, не могли выбить его из колеи, он постоянно оставался выдержанным, деловитым, исполнял свое дело точно и в срок. Такое удавалось далеко не каждому.
Как-то ночью, в период оживленных минных постановок, когда на взлетной полосе почти не смолкал гул взлетавших и садившихся самолетов, заглянул он ко мне на командный пункт.
– Нет ли закурить?
Глубоко затянулся раз и другой. Веки, опухшие от недосыпания, скулы выпирают на осунувшемся лице. Смотрит куда-то мимо меня, и взгляд отсутствующий, сосредоточенный на чем-то внутри него, на какой-то проблеме, которая не отпускала его в эти короткие минуты отдыха. Не раз, глядя на него в такие моменты, я невольно задумывался: какие же колоссальные возможности заложила природа в этом человеке!
При самом активном участии Н.И. Иванова родилась в те дни разработанная нами инструкция о доразведке собственными силами обнаруженных ранее морских целей. Вызывалось это целым рядом обстоятельств. Случалось, что данные, полученные летчиками разведывательного полка, проходя по различным каналам, искажались или запаздывали. Группа торпедоносцев, прибыв в район, обозначенный координатами разведчиков, конвоя там порой не обнаруживала. Оставалось либо всей группой продолжать поиск, либо возвращаться, отбомбившись по запасным наземным целям. Такие полеты вхолостую обходились недешево, притом не исключались нежелательные встречи с истребителями противника. Стало ясно: надо проводить доразведку собственными силами.
Для этой цели мы выделили одиночный самолет с хорошо подготовленным экипажем. Ему вменялось в обязанность точно определить местонахождение, состав и скорость движения конвоя, безошибочно передать данные на аэродром. Этим его задание не исчерпывалось. Разведчик встречал ударные группы торпедоносцев на подходе, наводил их на цель и фиксировал на фотопленке результаты удара. Задача, прямо скажем, очень сложная. Выполнение ее требовало не только отличного пилотирования, безупречной штурманской работы, но и большого мужества. После нескольких таких вылетов в полку появились настоящие асы-разведчики, которым чаще других и поручалась доразведка: командир звена лейтенант Г.В. Позник (штурман лейтенант В.Е. Михайлик, стрелок-радист сержант Захаров), командир звена В.А. Астукевич, со штурманом лейтенантом И.Т. Лобукои стрелком-радистом сержантом Левшиным, а также лейтенант В.Д. Петров со штурманом лейтенантом А.Ф. Корнышкиным и стрелком-радистом сержантом Чвановым. Очень сожалею, что в моих записях не сохранилось инициалов некоторых из моих однополчан, кого я упоминаю в повести; не нашел я их и в архивных документах, за что приношу искренние извинения). Как уж там все обходилось у этой замечательной тройки экипажей, но разведчиками они проявили себя превосходно. Благодаря такому дополнению к нашей тактике эффективность ударов торпедоносцев значительно повысилась.
Улетая на боевое задание или на очередную «вывозку» молодых летчиков из прибывшего пополнения, я оставлял за себя на земле начальника штаба Н.И. Иванова. Покидал аэродром с легким сердцем, потому что знал: в трудную минуту он сумеет принять решение, которое будет правильным.
По штатному расписанию Василий Максимович Смирнов числился инженером эскадрильи. Фактически этот замечательный наставник и неутомимый труженик исполнял обязанности старшего инженера полка. Не помню, кто назвал его однажды в шутку ходячей технической энциклопедией и, по- моему, он был не далек от истины. Столкнувшиеся с техническими неполадками или какими-либо неисправностями, инженеры и техники эскадрилий предпочитали не копаться в инструкциях и формулярах, которые, к тому же, были на английском языке, а шли за советом и помощью к Смирнову. Так было надежней. Он принимал это как должное и, даже будучи занят по горло, находил время, чтобы разъяснить людям то, в чем сами они разобраться не могли. Вполне возможно, это было не только чертой характера, но и стало привычкой после участия в нескольких перегонках групп «Бостонов» из Красноярска в Ленинград, когда людей буквально на ходу приходилось обучать навыкам обслуживания и подготовки наскоро освоенной техники.
Именно Василий Максимович вместе с двумя другими руководителями технической службы полка – Григорием Федоровичем Яковлевым и Владимиром Ивановичем Медведевым руководили переоборудованием далеко не лучших американских штурмовиков в более или менее сносные советские торпедоносцы. В условиях примитивных прифронтовых авиамастерских они, как я уже говорил выше, устанавливали держатели для торпед и бомб, оснащали их системами электрического и механического сброса. Кроме того, на некоторых машинах в передней кабине справа от кресла пилота оборудовали рабочее место штурмана, для чего в лобовой части фюзеляжа вырезали достаточно большое окно для обзора, которое затем закрыли органическим стеклом. Таких самолетов в полку было пять: у командира полка, его заместителя по летной подготовке и у троих командиров эскадрилий. Если такая машина оказывалась сбитой или выходила из строя по какой-либо другой причине и не подлежала восстановлению, вместо нее ставили в мастерские на переоборудование новую.
Да и повседневное техническое обеспечение боевых вылетов в условиях полевого аэродрома – дело очень непростое. Большая заслуга В.М. Смирнова, Г.Ф. Яковлева и В.И. Медведева и в том, что они сумели сплотить технический состав, воспитать у техников, механиков, мотористов трудолюбие, честность, чувство личной ответственности за высококачественную подготовку самолета к вылету, за максимальное сокращение сроков ремонта израненных в бою машин. В полку было немало специалистов, которые прямо- таки творили чудеса.
Однажды кто-то из летчиков, возвращаясь с боевого задания, Добрался до аэродрома на одном моторе. Второй разворотило прямым попаданием снаряда и, когда самолет катился по рулежке к стоянке, казалось, что мотор вот-вот вывалится. На стоянке техник звена Техник-лейтенант М.И. Максимкин оглядел самолет, постоял возле мотора и тяжело вздохнул:
– Да-а-а.
Уж если Максимкин высказался таким образом, значит действительно – дело труба. Михаил Иванович – участник войны с белофиннами, на фронте с сорок второго. Уж он-то повидал всякого.
– Сколько времени потребуется на ремонт, Василий Максимович? – спросил я Смирнова, с которым мы вместе пришли на стоянку.
– Не меньше полутора суток. Сами видите, как его…
– Долго. Надо бы поскорее. Машин не хватает.
– Сделаем быстрее, товарищ майор, – ответил за инженера техник-лейтенант Максимкин. – Не уйдем от самолета, пока не сделаем. Будет, как новенький… После войны отдохнем!
Сказал и сделал! Максимкин и его моторист работали много часов подряд бессменно. Еду из столовой им приносили в котелках прямо на стоянку. У них нашлось немало добровольных помощников среди механиков, не занятых в это время обслуживанием своих самолетов. Через 18 часов машина вновь ушла на боевое задание.
Или вот, к примеру, механика старшину Василия Григорьевича Терещенко называли не иначе как по имени-отчеству. Причем, всегда с уважением. Считалось. Что ему не везет: четыре раза обслуживаемый им самолет возвращался с тяжелыми повреждениями, а один раз был разбит настолько, что на ремонт бы
