успел вытащить свой ствол, у меня возникли бы проблемы.

После долгой паузы Квинн сказал:

— Ничего страшного. Мы все ошибаемся. — Он с отвращением понимал, что его сотрясает дрожь и голос срывается. Тогда его недовольство собой переключилось на спутницу, и он с нажимом произнес: — Надеюсь, это, по крайней мере, не полицейские.

— Нет, не полицейские, — покачала она головой. — Это я вам гарантирую.

— Тут вы, конечно, специалист. — Она рассеянно кивнула, и он не выдержал: — Кто вы, черт возьми?

— В каком смысле?

Он ткнул пальцем за спину.

— Вон те… Это же… — Он сердито провел рукой по лбу. — Это же невозможно без долгой практики… И вы это освоили не в средней школе, не в кружке любителей гимнастики.

— Гастон Бурже, Жак Гара, а третий без документов, — сказала она. — Вам что-нибудь говорят эти имена?

— Почему, по-вашему, они должны быть мне известны? — удивленно отозвался Квинн.

— Если они отправились по вашу душу, то могли бы существовать какие-то ниточки.

— Если и могли бы, то я понятия не имею, откуда они тянутся. После того, что я видел, скорее, они отправились по вашу душу. Признавайтесь, вы руководите мафией, работаете секретным агентом или что?

— У меня шляпный магазин в Кенсингтоне, — с легкой улыбкой отозвалась Модести Блейз. — Так что я их никак не могла заинтересовать.

— Хорошо, но они вполне могли задумать изнасилование. — В его красных глазах было явное неудовольствие. — Причем они имели в виду не меня, а вас. Они могли увидеть, как вы приехали на своей машине, и подумали: «Какая милая кошечка. Почему бы нам немножко не позабавиться?» Места тут уединенные, безлюдные…

— Может быть, но я в этом сильно сомневаюсь.

Квинн начал хрипло смеяться, хотя от этого саднило в горле и ломило все тело.

— Господи, тогда они сильно просчитались. Порезвились они неплохо, до упаду, в прямом и в переносном смысле. — Он продолжал смеяться, но смех перешел в подобие плача, и по лицу потекли слезы. Ему было стыдно, но он ничего не мог с собой поделать и продолжал смеяться и дрожать. Тогда она остановила машину, и он почувствовал ее холодную ладонь на своей шее. Он попытался оттолкнуть ее руку, прохрипев: — Со мной все нормально, милочка. Я в полном порядке… Оставьте меня в покое.

Но рука осталась там, где была, и в ее голосе послышались удивительная теплота и мягкость:

— Бедный старый Квинн со своей поврежденной головкой. Ну, полно прикидываться крутым, лучше расслабьтесь… Сейчас надо проглотить пару таблеток, а потом проснуться в хорошей удобной кровати и почувствовать себя новым человеком…

Огромным усилием воли Квинн взял себя в руки. Сквозь туман он увидел, как Модести снова взяла аптечку, извлекла из нее флакон с таблетками. Она повернулась к нему с улыбкой и он почувствовал приступ отвращения к себе.

— Извините, что называл вас милочкой, — прохрипел он. — Беда в том, что у меня мерзкий характер…

В маленькой нормандской церкви собралось человек пятьдесят. Церковь Святой Марии находилась в Викофорде, графство Беркшир, в двух милях от Темзы.

Леди Джанет Гиллам сидела в конце третьей скамьи с молитвенником на коленях. У нее болели челюсти, которые она судорожно стискивала, чтобы подавить неудержимые приступы смеха. Суровое пресвитерианское воспитание в детстве, проведенном в горах Шотландии, оказалось недостаточным барьером против непочтительности, вспыхнувшей в ней, когда молодой священник начал последний псалом.

Сидевший за органом Вилли Гарвин был облачен в стихарь. Он тщательно смазал свои белокурые волосы чем-то вроде бриолина, чтобы они не так своевольничали. Обернувшись к леди Джанет, Вилли закатил глаза. Затем, исполненный достоинства и даже величия, он начал играть гимн.

Уже в четвертый раз за это утро он играл один и тот же гимн. У леди Джанет болела грудь, а в глазах стояли слезы. Она склонилась над молитвенником и беззвучно шевелила губами, но не могла заставить себя запеть, потому что боялась рассмеяться в голос.

Она прекрасно помнила, какую физиономию скорчил Вилли, когда два дня назад она посетила его в его пивной под названием «Мельница» и попросила помочь.

— Хватит меня разыгрывать, Джанет, — отозвался тогда Вилли. — На такие штучки я не покупаюсь.

— Нет, я серьезно. Просто заболел органист, и мистер Пик уже договорился с кем-то на вечер, но с утром у него ничего не вышло, и я обещала посодействовать. Вилли, наш священник — очень милый молодой викарий, и без музыки служба будет просто испорчена. Когда он обратился ко мне за помощью, у меня просто не нашлось сил отказать.

— Но почему он обратился за помощью к тебе? Разве ты овечка из его стада?

— Нет, но он обо мне очень высокого мнения, и я решила, что ты сможешь выручить.

— Орган? Ну, в приюте я научился нажимать клавиши, но только для одного гимна.

— Верно, но ты же сам говорил, что на эту мелодию можно спеть несколько разных псалмов.

— Какая мелодия? Ля-ля-ля-ля-ля-ля и так далее. Устали ноги от трудов, и грусть у нас в сердцах…

— То, что надо. Я уже сказала мистеру Пику, чтобы он подобрал четыре псалма на твою мелодию.

Вилли удивленно посмотрел на дочь графа и сказал:

— Безумное дитя шотландских гор.

— Так нельзя разговаривать со своей возлюбленной, Вилли.

— Последний раз я был в церкви в семнадцать лет, — задумчиво проговорил Вилли. — И то залез, чтобы стырить свинец с крыши.

— Ты был очень дурным юношей.

— Не то слово, Джен. Отвратительным. И еще тупым, потому как меня то и дело ловили.

— Ну, теперь тебе представился шанс немножко искупить свою вину. И подумай, какую отличную историю ты затем сможешь рассказать ее высочеству.

Так леди Джанет называла Модести Блейз. Когда-то в этом обращении имелся враждебный подтекст, но с тех пор много воды утекло. Леди Джанет поняла, что эта высокая темноволосая красавица и не думала привязать к себе Вилли Гарвина. Другое дело, что какая-то часть Вилли навсегда принадлежала Модести, но с этим уже нельзя было ничего поделать, поскольку эти прочные связи уходили в далекое прошлое, когда Модести и Вилли вместе делали загадочные и темные дела и вместе смотрели в лицо беде.

Леди Джанет нашла в себе силы примириться с этим. Более того, она понимала, что и ей принадлежит та часть Вилли, которая, напротив, никогда не будет принадлежать Модести. Удивительно, думала леди Джанет, что Модести и Вилли не только не вступали ни в какие отношения, подразумевавшие физическую близость, но что они как-то вообще не подозревали, что такое между ними возможно. Так повелось издавна, и вряд ли будущее могло внести в этот порядок перемены.

Леди Джанет не могла с уверенностью сказать, что именно последний аргумент насчет хорошей истории для ее высочества и склонил чашу весов в пользу участия Вилли в церковной службе, но даже если так оно и было, леди Джанет не обиделась бы. Согласился — и слава Богу. Вилли доиграл псалом, а потом откинулся на спинку стула с довольным и даже величественным видом славно потрудившегося человека.