Через некоторое время дополнительная провизия, которою мы запаслись в Спитхеде, стала подходить к концу, и нам пришлось довольствоваться лишь корабельным рационом.

Наш хлеб только начинал червиветь и был еще туда-сюда, хотя мои зубы и не всегда с ним справлялись, но солонина просто не поддавалась описанию. Как-то утром я встретил Александра Смита, и он показал мне кусок мяса прямо из бочонка — темный, отвратительного вида, твердый как камень ломоть, на котором блестели крупинки соли.

— Взгляните-ка, мистер Байэм, — сказал Смит. — Интересно, что это? Не свинина и не говядина, это уже точно! Как-то раз, когда я служил на «Антилопе», — это было года два назад, плотник нашел на дне бочонка три подковы! — Смит покачал головой и бросил за щеку большой кусок жевательного табака. — Вы никогда не бывали, сэр, на продовольственных складах в Портсмуте? Ночью вы можете услышать там лай собак и ржание лошадей. И скажу вам еще кое-что, чего вы, молодые джентльмены, не знаете, — он огляделся вокруг и прошептал, — если туда ночью попадет черномазый, это может стоить ему жизни! Засунут в бочонок — и готово! — И Смит выразительно прищелкнул пальцами.

Смит относился к Старику Бахусу с большим почтением, поскольку знал его по службе на других кораблях, и несколько дней спустя, протянув мне небольшую деревянную коробочку, произнес:

— Это для врача, сэр. Передайте ему, пожалуйста.

Это была табакерка, затейливо вырезанная из какого-то темного дерева, напоминавшего красное, и снабженная изящной крышкой, — красивая вещица, изготовленная с истинно моряцким искусством. В тот же вечер я улучил минутку и зашел к врачу.

В каюте кроме хозяина сидели Нельсон и Пековер, свободный в это время от вахты.

— Заходите! — вскричал врач. — Сейчас устрою для вас сиденье.

Он удивительно легко встал и толкнул в мою сторону небольшой бочонок. Из другого бочонка Пековер вынул втулку, и вино полилось в оловянную кружку. Я отдал табакерку и с кружкой в руке уселся на бочонок.

— Говорите, от Смита? — спросил Бахус. — Очень славно с его стороны, ей-богу! Я знаю Смита еще по службе на доброй старой «Антилопе». Помнится, я иногда прописывал ему глоток грога. А почему бы и нет? Для жаждущих людей сердце мое открыто. — Он самодовольно оглядел свою каюту, заставленную бочонками со спиртным. — Слава Богу, в этом путешествии ни я, ни мои друзья от жажды не умрут!

Нельсон взял табакерку и стал с любопытством ее рассматривать.

— Я всегда удивляюсь искусности наших матросов, — заметил он. — Такая вещица сделает честь любому мастеру на берегу. А какой красивый кусок дерева и как отполирован! Явно красное дерево, хотя волокна и не совсем такие.

Бахус бросил загадочный взгляд на Пековера, и тот ухмыльнулся.

— Дерево? — переспросил врач. — Что ж, я слышал, как этот материал обзывали и похуже. Дерево, которое когда-то мычало, и ржало, и лаяло, если верить россказням. Попросту говоря, мой дорогой Нельсон, ваше дерево — обычная солонина!

— О Господи! — воскликнул Нельсон, с изумлением оглядывая табакерку.

— Вот так-то, старина! Не хуже красного дерева и почти такая же прочная. Говорят, кто-то предложил обшивать ею днища наших кораблей, что ходят в Вест-Индию, для защиты от древоточца!

Я взял у Нельсона коробочку и принялся рассматривать ее с новым интересом. Старик Бахус засучил рукав и насыпал понюшку табаку на свое гладко выбритое предплечье, потом шмыгнул носом, и табак исчез у него в ноздрях. Бахус чихнул, оглушительно высморкался в огромный носовой платок и наполнил свою кружку вином.

— Стаканчик вина, джентльмены, — произнес он и одним духом осушил кружку.

Пековер с восхищением взглянул на приятеля.

— Знаешь, Пековер, — сказал врач, заметив его взгляд, — ничто так не возбуждает жажду, как кусочек солонины. По мне, так кусок постной, хорошо вымоченной вареной солонины во сто раз лучше всяких там бифштексов и котлет. Ей-богу! А теперь представьте, что мы потерпели кораблекрушение и оказались на необитаемом острове без всякой пищи. Я достану табакерку и хоть разок, да поем, а вы все будете сидеть голодными!

— Так и будет, доктор, так и будет, — улыбаясь ему во весь рот, проговорил Пековер своим громовым басом.

Однажды душным вечером, когда мы шли, влекомые юго-восточным пассатом, Блай пригласил меня к себе на ужин. Поскольку командирская каюта была предназначена для саженцев хлебного дерева, наш капитан занимал помещение на нижней палубе позади грот-мачты. Я тщательно оделся и, придя в каюту, обнаружил, что Кристиан тоже приглашен. С капитаном обычно столовались врач и Фрайер, однако Старик Бахус на этот раз извинился и не пришел.

Блюд и тарелок стояло на капитанском столе довольно много, но, когда с них сняли крышки, я увидел, что капитанская еда немногим отличалась от того, что ели матросы. На столе была та же солонина, правда неплохая и в большом количестве, скверное масло и совсем уж скверный сыр, квашеная капуста, которая, как считалось, предохраняла от цинги, и блюдо гороховой каши, называемой на флоте «собачьим мясом».

Мистер Блай, весьма умеренный в употреблении вина, набросился на пищу с аппетитом, какого не выказывал ни один из офицеров. Даже Фрайер, старый неотесанный моряк, вел себя за столом намного приличнее своего капитана, а Кристиан, несколько дней назад бывший лишь помощником штурмана, ел с большим изяществом, несмотря на грубость пищи. Кристиан сидел справа от капитана, Фрайер слева, а я разместился напротив. Разговор шел о команде «Баунти».

— Черт бы их всех взял! — с набитым ртом ругался Блай. — Шайка ленивых, безруких негодяев! Не команда, а сущее проклятье! Кабацкое отребье! Взять хоть этого малого, которого я вчера выпорол, — как бишь его, мистер Фрайер?

— Беркитт, — ответил, слегка покраснев, штурман.

— Да, Беркитт, наглый пес! Да и остальные не лучше. Будь я проклят, если они могут отличить галс от шкота!

— Позволю себе не согласиться с вами, сэр, — произнес штурман. — Я бы сказал, что Смит, Куинтал и Маккой — первоклассные матросы, и даже Беркитт, хотя он и виноват…

— Наглый пес! — яростно перебил Блай. — При малейшем неповиновении я снова его накажу. Но тогда уже будет две дюжины!

Кристиан поймал мой взгляд.

— Если мне будет позволено высказать свое мнение, — спокойно проговорил он, — то я бы сказал, что с такими людьми, как Беркитт, нужно действовать скорее добротой, чем битьем.

— Ну-ну, мистер Кристиан, — резко и зловеще рассмеялся Блай. — Вас бы учителем в пансион для благородных девиц. Добротой, как же! — Он хлебнул зловонной воды и принялся за капусту. — Хороший же капитан из вас выйдет с такими дурацкими представлениями! Доброта! Да наши матросы понимают в доброте не больше, чем в греческом языке! Страх — это они понимают! Без него в морях царили бы разбой да пиратство!

— Верно, — согласился с сожалением Фрайер. — Что верно, то верно.

— Не могу согласиться, — покачав головой, вежливо возразил Кристиан. — Наши матросы ничем не отличаются от других англичан. Одних нужно держать в страхе, это так, но есть и другие, более деликатные люди, которые за добрым, справедливым и бесстрашным офицером на смерть пойдут.

— И есть у нас на борту такие ангелочки ? — насмешливо спросил капитан.

— По-моему, сэр, есть, и немало, — учтиво ответил Кристиан.

— Ну-ка, назовите хоть одного!

— Мистер Перселл, плотник. Он…

На этот раз Блай смеялся долго и громко.