войти. Мы открыли дверь и увидели Теани и Пегги с нашими дочерьми. Когда дверь за нами затворилась, Теани подошла, обняла меня и тихонько заговорила прямо в ухо, чтобы не было слышно снаружи:

— Вот что, Байэм. Проливать слезы у меня нет времени. Я должна говорить быстро. Здесь Атуануи с сотней своих лучших воинов. Я давно пыталась увидеться с тобой, но возможность представилась только сегодня. Этой ночью воины нападут на корабль. В темноте большие пушки много вреда нам не причинят. Боимся мы лишь того, что вас убьют, прежде чем мы откроем вашу тюрьму. Поэтому до сих пор мы и не нападали. Скажи, вы все в этом доме на палубе? Вы закованы в цепи? Атуануи хочет знать, как вас охраняют.

Я так обрадовался, увидев Теани и дочь, что некоторое время был не в состоянии произнести ни слова.

— Говори Байэм скорее! Долго разговаривать нам не дадут.

— Теани, ты должна сказать Атуануи, что спасти нас ему не удастся. Его и всех его людей убьют.

— Нет, Байэм, нет! Мы перебьем их всех дубинками, прежде чем они схватятся за свои ружья. Мы спасем вас от этих злых людей. Но это надо сделать поскорее, потому что через несколько дней корабль уйдет. Капитан сказал Ити-Ити, что вы плохие люди и что он должен забрать вас в Англию, чтобы наказать. Ити-Ити в это не верит. Никто из нас в это не верит.

Тем временем Пегги сказала то же самое Стюарту. Предотвратить нападение на фрегат нам удалось, лишь объяснив, что все пленники скованы по рукам и ногам, совершенно беззащитны и, без сомнения, будут убиты, прежде чем воинам удастся захватить корабль.

До этой минуты Теани и Пегги владели своими чувствами. Теперь же, поняв, что сделать ничего нельзя, Пегги разразилась рыданиями, а Теани села у моих ног и молча закрыла лицо ладонями. Если бы она плакала, мне было бы легче. Я встал на колени рядом с нею. Впервые в жизни я почувствовал настоящее отчаяние.

Наконец Стюарт не выдержал, открыл дверь и дал знак доктору Гамильтону и стражникам войти. Пегги в отчаянии вцепилась в мужа. Если бы не Теани, ее, наверное, пришлось бы нести с корабля на руках. Мы с Теани обнялись, молча простояли так несколько секунд, затем она подняла Пегги и повела ее к дверям. Мы со Стюартом шли следом, держа на руках детей. У трапа мы передали их слугам, которые ожидали наших жен. Стюарт попросил, чтобы его сразу же отвели в арестантскую, меня же препроводили в каюту к доктору Гамильтону.

Когда вошел врач, я стоял у окна и наблюдал, как каноэ, увозившее наших жен, становится все меньше и меньше.

— Садитесь, мой мальчик, — проговорил он. — Я убедил капитана Эдвардса разрешить эту встречу. Намерения у меня были самые лучшие, я совершенно не подумал, что причиню вам всем боль.

— Я могу говорить за Стюарта так же, как и за себя, сэр. Мы глубоко вам благодарны.

— Скажите, как зовут вашу жену?

— Теани. Она племянница Веиатуа, вождя Таиарапу.

— Она благородная женщина, мистер Байэм. Ее достоинство и выдержка произвели на меня глубокое впечатление. Признаюсь, что мое представление о таитянках очень изменилось, в лучшую сторону с тех пор, как я их увидел. И мы еще называем этих людей дикарями! Теперь мне кажется, что во многих отношениях дикари — мы, а не они.

— Вы только сегодня увидели мою жену?

— Напротив, я видел ее каждый день. Она готова была перевернуть небеса и землю, только бы с вами повидаться. Жена Стюарта тоже. До вчерашнего дня капитан Эдвардс им отказывал, боясь, что они попытаются вас спасти.

— У него есть на это основания, сэр.

— Основания? Что вы имеете в виду?

Я бы с радостью промолчал о задуманном туземцами плане, будь я уверен, что Атуануи откажется от него. Но я знал, что он отважен и порывист, а туземцы понятия не имели о ядрах, заряженных картечью. Поэтому я рассказал врачу о плане захвата корабля и о том, как попытался ему помешать. Доктор Гамильтон был в изумлении.

— Ни о чем подобном мы и не подозревали! — воскликнул он. — Вы правильно поступили, что обо всем мне рассказали. Такое нападение означало бы смерть для десятков, если не сотен таитян.

— Капитан Эдвардс может легко избежать опасности. Ему достаточно держать на берегу сильную охрану и запретить каноэ скапливаться вблизи корабля.

После этого врач сообщил, что получил рукопись моего словаря и грамматики.

— Ваш личный дневник тоже у меня, — добавил он. — Вы позволите мне потом заглянуть в него?

Я ответил, что в нем содержатся лишь мои путевые заметки, и если ему интересно, он может их прочесть.

— Обязательно воспользуюсь вашим позволением, — сказал врач. — Когда-нибудь потом этот дневник вам очень пригодится. Если хотите, я его сохраню, положу на дно моего сундучка с лекарствами, и он благополучно доедет до Англии. Что же касается словаря, то капитан Эдвардс позволил вам продолжать им заниматься, так как знает, какое значение придает этой работе сэр Джозеф Банкс.

— И еще одно, сэр. Капитан Эдвардс запретил нам говорить между собой по-таитянски. Если бы он снял этот запрет, мои товарищи могли бы оказать мне большую помощь в работе, и в то же время им было бы чем занять мысли.

Врач обещал поговорить об этом с капитаном, и позже, когда «Пандора» снялась с якоря, такое разрешение было дано.

Весь следующий день корабль готовился к отплытию, и когда наутро я заглянул в свой глазок, то увидел лишь морские волны. На второй день пути доктор Гамильтон сам принес мне мои рукописи и письменные принадлежности, а плотник соорудил небольшой столик. Доски, из которых была построена наша арестантская, начали понемногу высыхать на солнце, и в щели проникало достаточно света, чтобы писать не напрягая зрение. Стюарт, Моррисон и Эллисон очень помогали мне в работе над словарем. Особенно меня удивил Эллисон. Он говорил по-таитянски чище нас всех, причем научился языку без каких-либо усилий. Юноша указал мне на многие смысловые различия в словах, на которые я не обратил внимания. Этот несчастный не знал ни отца, ни матери и настолько привык, что его постоянно пинают, что ему и в голову не приходило, что он далеко не дурак. Горько было думать, что такой способный парень не мог получить никакого образования, тогда как тупоумные сынки богатых родителей только зря отнимают время у своих учителей.

Иногда наш корабль по нескольку дней подряд трепали жестокие штормы, и мы изо всех сил цеплялись за свои рым-болты, чтобы хоть как-то держаться. Порою нам все же это не удавалось, и какой- нибудь особенно свирепый удар волны бросал нас так, что кандалы врезались в руки и ноги, оставляя на запястьях и щиколотках кровоточащие ссадины. В довершение всех бед дождь день и ночь поливал нас сквозь щели нашей тюрьмы, и нам приходилось спать или скорее пытаться уснуть на мокрых и скользких досках.

Через несколько дней мы поняли, что «Пандора» в море не одна: капитан Эдвардс взял с собой шхуну, построенную Моррисоном, в качестве посыльного судна. Командовал ею мистер Оливер, помощник штурмана с «Пандоры», а экипаж состоял из мичмана, рулевого и шестерых матросов. Под парусом маленькая шхуна в любую погоду ходила лучше «Пандоры». Не раз бедняга Моррисон и те, кто собирался уйти вместе с ним, жалели, что попались в плен. Тяготы, которые пришлось бы им испытать, не шли ни в какое сравнение с нашими страданиями в «ящике Пандоры».

Даже сейчас мне тяжело вспоминать события этого безотрадного времени. Мы понятия не имели, где находимся, и понимали только, что путь корабля лежит в сторону Англии. Из нашего единственного источника информации — от Джеймса Гуда — мы узнали, что капитан идет зигзагообразным курсом на запад, заходя на каждый встречающийся по пути остров в поисках «Баунти».

Почти каждый день я и мои друзья, следившие за морем через щели в обшивке, видели шхуну «Решимость», следовавшую за нами от острова к острову. Она очень помогала Эдвардсу в его поисках, так как благодаря небольшой осадке могла подходить даже к самым маленьким островкам. Однажды, когда