чтобы дать читателю представление о том, в каких условиях приходилось мне работать…'

На этом первая кассета кончилась. Видимо, главное — информация о совещании королей, эмиров, султанов и президентов, которую Блехин-Хилебин, так или иначе, все же получил, должно было запечатлеться на новой кассете. Успел ли старик надиктовать? И действительно ли его последнюю кассету передал мне Стирлинг? Я сменил кассеты. Включил. То была действительно она.

'Мои расчеты в конце концов оправдались, хотя даже и сейчас мне не хочется вспоминать, во что это мне обошлось. Пришлось расстаться с мысльк о другой машине — идею эту я лелеял вот уже много месяцев. Но так или иначе, когда эмиры и президенты съехались на совещание, я уже находился во дворце — в таком месте, откуда видно было не очень хорошо, зато слышимость была почти идеальной. После неизбежного ритуала приветствий хозяин дома, призвав, разумеется, благословение Аллаха, начал свой доклад. Содержание приводить не стану. По сути дела, король фактически лишь изложил своими словами мою идею. Мне интересно было, как станут развиваться прения. Они, однако, начались не сразу. Минут десять слышно было только, как позванивали стаканы с водой и кофейный фарфор.

Изредка кто-то покашливал, но ни один не выказывал нетерпения высказаться. Но вот один из собравшихся, начав, естественно, с неизбежной «басмалля», открыл наконец дискуссию по существу. По- моему, это был египетский президент, хотя полной уверенности у меня нет.

— Русские всегда относились к нам доброжелательно.

Этим он как бы задал вектор обсуждения. И реплики посыпались одна за другой:

— Даже при коммунистах. Мы всегда воевали их оружием. И сейчас тоже вооружены им. Они по- прежнему делают прекрасное оружие, хвала Аллаху.

— Они не признают ислама.

— Верным будет сказать: не признавали. Но раньше они вообще ничего не признавали, кроме своего коммунистического учения. Теперь многое там изменилось.

— Иншалла. Но насколько можно верить русским? Халиф, то, о чем вы сообщили нам, официаль-ное предложение? Или…

— Официального предложения быть не могло — и не будет. Россия сама не начнет таких переговоров. И даже если об этом заговорим мы — никогда не согласится, если мы станем называть вещи их именами. Здесь в любых переговорах уместны лишь иносказания. Но важно не это. Хотим ли мы вести такую политику? Что она принесет нашему миру?

Никто пока не торопился отвечать.

— И второй вопрос, — сказал халиф. — Если мы согласимся — Аллаху же лучше известен правильный путь, — то как возможно будет воплотить эту идею в живые дела? Мне представляется, что никто не вправе будет что-либо делать от имени своей страны. Тут нужно всеобщее согласие или всеобщий отказ.

— Здесь не представлен весь исламский мир.

— И кроме того, мы лишь политики. Решать окончательно, как поступить, невозможно без улама.

— Воистину. Но никто, кроме нас, не решит — следует ли вообще привлекать к размышлениям хранителей веры. Быть может, именно об этом и следует нам обменяться мнениями. Во имя Аллаха.

— Что же, если бы это, по воле Аллаха, удалоесь — Америка не смогла бы больше вмешиваться во внутренние дела исламского мира. По моему мнению, это было бы хорошо.

— Вообще, представим себе картину мира. В нем сейчас одна сила, и военная, и экономическая, и политическая: Америка. С ней часто приходится соглашаться даже тогда, когда мы не хотели бы оказывать ей поддержку. Но для равновесия на весах судеб в мире всегда должно быть не менее двух сторон. Раньше Россия была второй — при всех ее недостатках. Сейчас…

— Сейчас она еще является военной силой. По-прежнему.

— Как знать? Сила проверяется делами; но последние дела, о которых мы можем судить, не производят такого впечатления.

— Это было уже достаточно давно. И кроме того — тогда Россия боролась с мусульманами, и Аллах был не на ее стороне. Но время прошло…

— И тем не менее Россия сейчас не кажется второй силой. Их оружие по-прежнему хорошо, но у них нет более той мощи. Им многого не хватает.

— Именно так обстоит дело. Но если бы она была сейчас второй равной силой, она не обратилась бы к нам за помощью. А ведь, по сути, дело обстоит именно так. Укажите мне, в чем я ошибаюсь.

— Нет, это представляется верным. Как и то, что мы можем дать ей многое из того, в чем она сейчас нуждается. Но что она даст нам взамен?

— Рост могущества ислама.

— Это если она пойдет на такое условие.

— Но ведь они сами предлагают это.

— Не следует ли видеть в этом некоторую хитрость? Русские вовсе не так простодушны…

— Эмиры, никто никогда не занимается поисками того, что не нужно. Не исключено, что русские поняли, что им нужна истинная вера. Если она способна поднимать на великие дела даже малые народы и слабые страны, то что же может она совершить со страной большой и богатой, вся беда которой в том, что она живет без цели и оттого плохо управляется?

— Если бы Россия вошла в исламский мир…

— Этого не случится!

— Конечно, такие вещи не происходят по приказу. Хотя русские некогда стали христианами именно таким путем. Но ведь и не нужно желать, чтобы все населяющие эту обширную страну люди признали Аллаха и его Пророка. Это дело медленное, но если не будет препятствий, если Милосердный пожелает, оно продвинется. Нам же для начала будет достаточно, если правители России заговорят от имени ислама так, чтобы было слышно всему миру.

— То есть как бы возьмут нас под крыло своего орла? Улама никогда не пойдут на это.

— Нет, не так. Они не возьмут нас, и мы не впитаем их в себя; тут произойдет как бы бракосочетание Мы — невеста с большим приданым. А роль жениха пусть играет Россия. Все вы знаете, что внутри семьи главный человек — жена. Но с соседями и властями от имени семьи разговаривает муж, и его голос должен быть громким. Все, что мы сейчас можем, — это заговорить о женитьбе. Как вы знаете, все такие разговоры начинаются с подарков. И будет хорошо, если мы не поскупимся. Это уверит другую сторону в искренности наших намерений.

— У меня нет уверенности, что они пойдут на это.

— Сейчас — скорее, чем когда-либо. Потому что их положение подобно положению побежденного. Побежденный ищет возможности переломить судьбу, Он ищет, кто подставит ему плечо и кто даст напиться воды в песках, грозящих гибелью. Нам решать: подставим ли мы свое плечо.

Снова на минуту-другую воцарилось молчание. Потом кто-то из них (по-моему, это был Ан-Нахр, представлявший Сирию) сказал:

— Если бы мы могли заручиться твердым обещанием России поддержать наши намерения в отношении Израиля…

— Это может быть одним из пунктов соглашения. Устного, конечно: никто никогда не станет подписывать подобного документа. Но это никак не станет первым пунктом. Начинать надо не с этого.

— Мировая нефтяная монополия: мы и Россия.. Это — рука на горле всего мира.

— Будут осложнения с Америкой…

— Но она не пойдет на войну. Тем более что все будет происходить с разумной постепенностью… А большим нефтяным людям Америки надо будет предложить такие условия, чтобы они почувствовали что останутся в выигрыше. Мы ведь не против их существования; мы против диктата и контроля с той стороны.

— А Объединенные Нации?

— Большинство будет за нас. И вообще — если представить, какими шагами пойдет ислам по всему миру…

— Да поможет нам Милостивый. Что же касается тех, чье ухо наклонено к устам Америки, — им придется задуматься, если кто-либо намекнет на возможность создания единой военной организации при