— Спасибо, — сказала Наташа. — Только мне и в самом деле не холодно.

— Отставить разговоры! — приказал генерал. — Утепляться надо, пока еще не стало холодно. Или, наоборот, слишком жарко…

Тут она наконец поняла. Старший лейтенант Саша вернулся и подал даме свернутый бронежилет, как богатый букет.

— Пожалуйста.

— Свободен, — сказал Филин.

— Ну-ка, красавица, облачайтесь. Ну-ну, без всяких. Мы отвернемся.

Кивком он пригласил меня, и мы отошли к окну Он слегка раздвинул жалюзи, взглянул вниз.

— Все спокойно вроде бы, — сказал я.

Он кивнул.

— Будь иначе, ребята предупредили бы.

— Разве там кто-нибудь есть?

— Ну-ну, гость. Не играйте в наивность.

— Не буду. Извините.

— Об этих моих бумагах. Когда познакомитесь с ними — было бы любопытно с вами побеседовать. Там вы найдете кое-какие ссылки на людей и факты, мне неизвестные. А хотелось бы разобраться досконально.

— В истории России?

— Не сказал бы. Просто хочу о своем отце выяснить все, поелику возможно.

В отношении родителей мы всегда поздновато спохватываемся — когда их уже не спросишь. Но именно тогда и возникает в этом потребность.

— Да, — согласился я. — Боюсь, что и наши дети начнут думать об этом слишком поздно. Хотя вот моя дочь уже сейчас очень интересуется.

— Наташа — ваша дочь? Знаете, а ведь мне, откровенно говоря, показалось…

— Вам правильно показалось, — сказал я тоне, ставившим предел разговору на эту тему.

Филин, разумеется, понял.

— Думаю, целесообразно было бы вас проводить до вашего расположения, — сказал он, меняя тему. Для полного спокойствия. Машину вызвать мне недолго. С охраной.

Конечно, это было бы целесообразно — только не с точки зрения моих дальнейших планов на сегодняшний вечер, вернее, уже ночь. Мы с Наташей должны были до утра исчезнуть бесследно.

— Очень благодарен за заботу. Но имею основания отказаться.

Он кивнул:

— Три секунды… А как с кучностью?

— В порядке.

— Ну что же — вам лучше знать, что вам нужно.

— Мужчины могут смотреть, — донеслось из-за наших спин.

Мы отошли от окна. Наташа экипировалась. Было немного заметно, однако когда наденет плащ — все аномалии укроются. Sehr gemuetlich.

— Ну что же — до свидания? — сказал я, чтобы откланяться.

— Будем надеяться, — ответил он.

— Кстати, у вас есть… что-нибудь?

Странный вопрос, не так ли? Но мне он оказался совершенно понятен.

— Нет. Не считаю нужным.

— А до завтра достать можете?

Я призадумался, понимая, что без причины Филин не стал бы этим интересоваться.

— Боюсь, что нет.

— Боюсь, что нет… — повторил он. — Думается, тут вы дали маху. Чтобы охранять даму, рыцарь должен быть вооружен. Хорошо. Одолжу вам — из своих запасов. Ничего особенного, конечно, девятимиллиметровый «браунинг» — презент одного ближневосточного коллеги. Подружились на совместных учениях.

— Да не надо…

— Вы прогноз погоды слышали?

— На послезавтра? Нет еще.

— Ожидается резкий, порывистый ветер до шести баллов.

— Вот как, — сказал я.

— А осадки?

— Обещают и осадки.

— Тогда давайте, спасибо, — сказал я.

До жилища покойного Блехина-Хилебина добраться удалось без помех. Внизу, в подъезде, мы немного постояли, прислушиваясь. Было тихо. В этот час люди уже укладываются спать или сидят перед телевизором с приглушенной громкостью. В России акустика порой хромает в концертных залах, в жилых же домах она зачастую идеальна. Я спросил:

— Какой этаж?

— Восьмой. Лифты там дальше, налево.

Я покачал головой:

— Не надо. Пойдем пешком.

Наталья, похоже, удивилась, но спорить не стала, сказала лишь:

— А я даже не знаю, где тут лестница. Не приходилось…

— Ничего. Должна быть обязательно, и мы ее непременно отыщем.

— А скажи…

Я прервал ее, приложив палец к губам:

— Тсс… Враг подслушивает.

Лестницу мы, конечно, нашли. На каждой площадке имелось большое окно, откуда можно было окинуть двор взглядом, чем я и воспользовался. Никакой подозрительной суеты не заметил. За все время, пока мы поднимались, только один человек пересек двор, не совсем уверенно ступая, и скрылся в подъезде дома напротив. Похоже, на хвосте у нас никто не сидел. Да это и не удивительно. Прежде чем отпустить нас, генерал Филин принял меры, чтобы сделать наш отход безопасным и незаметным, люди для этого у него, как оказалось, были. Перед тем как открыть дверь с лестничной площадки восьмого этажа, мы с полминуты помедлили. Но и тут было тихо. Дверь я распахнул рывком. Такие ничьи двери, бывает, скрипят, и чем медленнее отворяешь их, тем скрип этот тянет за нервы дольше и противнее. Но эта была тихой.

Нас там никто не ждал, и мы с Наташей ничуть не обиделись на отсутствие к себе внимания. Нужная дрерь была, как я и думал, опечатана. Но самым примитивным образом: при помощи наклеенной бумажной полосы с фиолетовыми печатями и чьей-то загогулистой подписью. Я вытащил из кармана ножик — шпрингер с длинным узким клинком. Клей оказался некрепким, и один край полосы — тот, что был на двери, а не на косяке — удалось отделить легко и без повреждений.

— Ключей у тебя, конечно, нет.

— До такой степени наши отношения не дошли, — сухо сказала она.

— Не обижайся. Я просто уточняю.

— Ясно же: будь они у меня, я давно уже сказала бы.

— Извини. А теперь попробуем войти.

— Ты уверен, что нам надо взламывать дверь, врываться в квартиру покойного?

— А зачем же мы приехали? Что касается взлома, то его не будет.

Произойдет лишь негромкий диалог с замком — он хотя и с иностранным паспортом, но, полагаю, откликается на обращение по-русски…

Я уже упоминал, что кейс, без которого я на улицу не выходил, был достаточно тяжелым, хотя наполняли его вовсе не воспоминания. Я пошарил вслепую и вытащил нужный инструмент. У меня все лежало не россыпью, как в дамском ридикюле, а располагалось по соответствующим кармашкам, карманам и карманищам.