все в порядке, но предстоит большая работа, однако не такая уж спешная, чтобы не позволить себе истратить несколько лишних минут на прогулку после утомительной поездки.

В доме его ждали начальник штаба и генерал Добровольский, а в кухоньке, заменявшей приемную, вместе с несколькими артиллерийскими офицерами ожидал и начальник артиллерии армии.

Вскоре подошли и другие штабные офицеры. Работники оперативного отдела доложили несколько вариантов отражения вражескою вклинения, и командарм выслушал их с одинаковым вниманием. Оттого что в закрытые окна било солнце, а народа набилось немало, стало жарко, и командарм позволил себе маленькую вольность — расстегнул крючки и верхние пуговицы кителя. От этого он стал проще, доступней и, пожалуй, домашней — большой, с крутым высоким лбом, с уже рыхловатым, нездоровым лицом. Набухшие от жары кисти рук раздались и стали белее, словно бы мягче, приветливей. От всего этого как-то незаметно стала исчезать нервозность, ожидание чего-то невероятного, что родилось в часы отсутствия командарма.

— Нуте-ка повторите последний вариант, — попросил командарм и переглянулся с генералом Добровольским, приглашая, его как следует оценить предложение оперативников.

Начальник оперативного отдела — невзрачный полковник с грустными темными глазами навыкате — заговорил неожиданно глухим, рокочущим баском:

— Последний вариант, пожалуй, наиболее прост. Прежде всего никаких мер непосредственно на передовой не принимать — все оставить по-прежнему, чтобы не вспугнуть противника. Затем дать ему возможность втянуться в лощину и накрыть дивизионом «катюш». Последние необходимо выдвинуть вот на эту полянку. На случай, если атака противника окажется достаточно результативной, справа и слева от лощины сосредоточить пехотные резервы, с тем чтобы они перекрыли распространение противника в глубину и в последующем с помощью подошедших танков контратаковали и отбросили противника…

— Не отбросили, а уничтожили, — жестко поправил командарм. — Сил для этого у нас вполне достаточно.

— Так точно, уничтожили. Для того чтобы не позволить противнику распространяться, предусматривается артиллерийское окаймление лощины. Особого плана на этот случай не составляли, так как окаймление предусматривалось и прежде. Если залп «катюш» даст нужные результаты, восстановление положения возложить на стрелковые дивизии в обычном порядке. И у одной и у другой дивизии, по их планам, на стыках есть резервы.

— Ну что ж… Это мне нравится. И не слишком шумно, и… солидно. Только вот что — предупредите и артиллеристов, и особенно реактивщиков насчет точности. Разброс снарядов должен быть исключен. Особенно в глубину. Не дальше пятидесяти метров за нашей обороной. Подчеркиваю — это особенно важно. И еще. Свяжитесь с авиацией. После залпа «катюш» они поднимут легкие бомбардировщики и нанесут удар по всем занятым противником деревням в этом районе. Артиллерии, кроме окаймления, поставьте задачу, — после залпа «катюш»… примерно минут через пятнадцать… как будто они только проснулись, произвести короткие перемежающиеся огневые налеты на передний край противника в районе лощины, но ни в коем случае не по самой лощине. Понятно? Сама лощина должна быть свободна от артогня.

— Чтобы дать противнику откатиться?

— Остаткам противника, я надеюсь. А с ними справятся и резервы дивизий — они же будут восстанавливать положение. Иначе все перепутаем.

Начальник оперативного отдела критически осмотрел карту и словно нехотя согласился:

— Пожалуй… Усложнять задачу и, следовательно, управление не следует.

— Ну вот и заметано, — кивнул командарм и спросил: — Полковник Петров здесь?

— Так точно, — выдвинулся вперед Петров.

— Такой вариант устраивает? — Так точно.

— Вызывай группу, ставь задачу… Нет. Задачу поставлю сам.

— Слушаюсь, — козырнул Петров и круто, может быть, слишком бойко для своих лет и своей излишне плотной комплекции повернулся. Он тоже все эти часы жил ожиданием особых событий, но не мог позволить ослабить нервное напряжение: для него начинались самые горячие дни. Командарм остановил его.

— Как с Лебедевым? Не поправился?

Полковник опять развернулся и доложил:

— Вместо майора Лебедева вызвал капитана Маракушу, который выехал в часть для подготовки групп.

— Это хорошо… А вот Лебедев… Трудно вам будет без него… Узнайте и доложите.

— Слушаюсь.

Командарм отдал еще несколько распоряжений, выслушал еще несколько докладов и, когда в комнате остались только генерал Добровольский и начальник штаба, сказал:

— Верховный приказал готовиться к наступлению в общем направлении на С. Фронту подбрасывают танки.

— Разбогатели, — усмехнулся Добровольский. — И на юге ведем наступление, и нам подбрасывают, а не берут, как раньше.

— Да. И, возможно, подбросят авиации. Снаряды будут. Наш план утвержден, но приказано не зарываться — побаиваются эсэсовской дивизии. Это, как ни крути, сила.

— Как дела на юге? — спросил начальник штаба.

— Пока продираются. Противник вводит резервы.

— Хорошо бы… — начальник штаба не договорил, но командарм отлично его понял: слишком много раз они проигрывали на карте различные варианты будущего наступления.

— Уж куда лучше! Но как сделать, чтобы заставить их перебросить эсэсовцев на юг?

— Доказать, что они здесь не требуются? — усмехнулся Добровольский.

— Понимаешь, в чем трудность? В мере. Возьмешь сверх меры и докажешь, что мы тут слабенькие, — противник как раз и бросит ее в бой против нас, чтобы оттянуть наши резервы от юга. Докажешь, что сильные, он опять же оставит дивизию.

— И что же предпримем?

— Соберем Военный совет и посоветуемся, как ввести противника в заблуждение… в меру. В самую меру! Так, чтобы он поверил: мы, конечно, достаточно сильны, чтобы отразить любой удар, но все еще слабенькие, чтобы наступать самим. И делать все это нужно быстро. Судя по некоторым данным и ориентировкам, дня через три на юге наступит перелом. Я знаю те места и думаю, что вскоре у противника не останется рубежей, на которых он мог бы организовать серьезную оборону. Значит, может начаться общий отход. В этих условиях потребуются резервы. Недаром нам дана всего неделя на подготовку. Вверху, по-видимому, тоже на это рассчитывают. Значит можно надеяться, что через три—пять дней эсэсовцы либо уйдут на погрузку, либо начнут движение к линии фронта — к этому времени скрыть подготовку к наступлению по всему нашему фронту мы, естественно, не сможем. Вот почему одной из основных задач разведки становится слежка за главным резервом на этом участке — танкистами-эсэсовцами.

Разведчики Матюхина прибыли к дому командарма через полчаса. Когда их проводили через сенцы, все четверо сутулились — хотелось стать тоньше и ниже, чтобы, не дай бог, чего-нибудь не задеть.

В светлой комнате перед длинным столом, за которым сидели двое пожилых, в понимании разведчиков, военных (поначалу от волнения ребята не разобрались, кто они по званию), а какой-то невысокий, поджарый генерал стоял у окна, напряжение стало просто невыносимым. Но военный в расстегнутом кителе неторопливо застегнул пуговицы, вздернув строптиво и властно подбородок, поднялся во весь свой немалый рост и улыбнулся.

Улыбка показалась хорошей, доброжелательной и сдержанной. Командарм вышел из-за стола и стал пожимать руки каждому. Это и вовсе расслабило ребят, сняло нервное напряжение.

— Задача, товарищи, такая: проникнуть в тыл врага — как и где, уточните позже с полковником Петровым — и там не сводить глаз с эсэсовцев. Подойдите к столу. — Командарм показал на карту, — Они вот здесь. Целая танковая дивизия. Что нам от вас нужно? Ни в какой бой не вступать, сидеть или ползать смирненько и следить, как ведут себя эсэсовцы. Если они двинутся к железной дороге — вот к этой, — дать знать. Если они начнут выдвигаться по одной из этих дорог к фронту — тоже дать знать. Каким образом?