Джемисона. Вдвоем они затратили почти полчаса, просматривая личные документы каждого матроса и каждого механика, пытаясь вспомнить в деталях, что им известно об их прошлом и что члены экипажа говорили друг о друге. Когда они закончили, Джемисон отодвинул документы в сторону, откинулся на спинку стула и тяжело вздохнул.

— Ну и что вы думаете обо всем этом, боцман?

— То же самое, что и вы, сэр. Абсолютно ничего подозрительного.

Подходящих кандидатов на роль диверсанта нет, даже мало-мальски подходящих. Можно спокойно идти в суд и свидетельствовать в пользу каждого из них. Но если мы принимаем версию лейтенанта Ульбрихта, а мы все — и вы, и мистер Паттерсон, и Нейсбай, и я — ее принимаем, то в первоначальном составе команды обязательно должен быть человек, который бросил заряд в балластное отделение в тот момент, когда мы были борт о борт с корветом. И этот человек должен быть среди тех, чьи дела мы только что рассматривали. Если же не среди них, то среди медицинского персонала.

— Персонала госпиталя? — Джемисон покачал головой. — Персонал госпиталя, — повторил он. — Сестра Моррисон в роли Мата Хари? У меня богатое воображение, боцман, но такого я себе представить не могу.

— Я тоже. И в их пользу мы можем спокойно свидетельствовать в суде.

Но это обязательно должен быть человек, который находился на борту нашего корабля, когда мы вышли из Галифакса. Когда мы уйдем в отставку, мистер Джемисон, нам лучше не искать работу в уголовном отделе Скотланд-Ярда. Кроме того, существует возможность, что этот неизвестный находится в сговоре с кем-нибудь с «Аргоса» или с кем-нибудь из тех девяти больных, которых мы взяли в Мурманске.

— И о которых нам практически ничего не известно.

— В отношении команды с «Аргоса» это так. Что же касается больных из Мурманска, нам известны их имена, звания и солдатские номера. Один из больных туберкулезом, по фамилии Хартли, — механик и наверняка разбирается в электричестве. Другой же, Симмонс, психически больной или прикидывающийся таковым, — старший оператор-торпедист и должен разбираться во взрывчатых веществах.

— Чересчур это очевидно, боцман.

— Даже более чем очевидно. Может быть, это специально для того, чтобы мы не обратили внимания на этих парней.

— А вы видели их? Разговаривали?

— Да. Думаю, и вы это уже сделали. Они оба рыжеволосые.

— Ах, вот это кто. Ясно. Грубовато-добродушные, честные моряки.

Совершенно не похожи на преступников. Но, насколько мне известно, так в жизни и бывает. — Он вздохнул. — Я с вами согласен, боцман. Уголовному отделу от нас толку никакого.

— Это уж точно. — Маккиннон встал. — Пожалуй, я пойду и спасу сестру Моррисон из тисков лейтенанта.

Сестра Моррисон отнюдь не была в тисках лейтенанта и не проявляла никакого желания быть освобожденной.

— Время идти? — поинтересовалась она.

— Конечно, нет. Просто зашел сказать, что я буду на мостике, если вдруг вам понадоблюсь. — Он посмотрел на Ульбрихта, а затем перевел взгляд на сестру Моррисон. — Выходит, вам удалось его спасти?

По сравнению с тем, что было всего за несколько часов до этого, по правому борту царила тишина. Ветер почти полностью стих, волны успокоились, лишь иногда как бы недовольно взбрыкиваясь и креня корабль всего на несколько градусов. Это был плюс. Минус же заключался в том, что снег практически перестал идти, и боцману не представляло особого труда разглядеть на носовой части красный крест, освещенный дуговыми лампами. Он вернулся опять на мостик и связался с Паттерсоном в машинном отделении.

— Это боцман, сэр. Пурга затихает. Похоже, снег скоро перестанет идти. Я прошу разрешения погасить наружные огни.

Волна еще достаточно высокая, так что немецкие подводные лодки не могут увидеть нас в перископ, но если они на поверхности, если снег прекратится, а мы будем по-прежнему освещены, нас тогда будет хорошо видно из их боевых рубок.

— Нам этого, конечно, не надо. Погасить огни.

— Еще одно. Вы не могли бы выделить людей и все, что необходимо для уборки снега в проходе между госпиталем и надстройкой. Сделать тропинку всего в два фута шириной. Этого вполне достаточно.

— Считайте, что это уже сделано.

Пятнадцать минут спустя, видя, что Маргарет Моррисон все еще не появляется, боцман вновь вышел на палубу. Снег уже полностью перестал идти. Появились куски чистого неба, показались звезды, хотя Полярной звезды видно не было. Еще было довольно темно. Маккиннон вновь отправился в капитанскую каюту.

— Снег прекратился, лейтенант. На небе появились звезды, правда, Полярной пока нет. Я не знаю, сколь долго продлятся такие условия, поэтому я подумал, что вам лучше было бы взглянуть на небо. Как я понимаю, сестре Моррисон удалось остановить поток крови.

— Его и не было, — сказала сестра. — Как вам прекрасно известно, мистер Маккиннон.

— Да, сестра. Она улыбнулась.

— Арчи Маккиннон.

— Ветер стих, — сказал Маккиннон. Он помог Ульбрихту одеться. — Но теплая одежда нужна, как и прежде. Температура еще ниже нуля.

— По Фаренгейту?

— Извините. Вы этим не пользуетесь. Примерно двадцать градусов ниже нуля, по Цельсию.

— А может ли больной просить, чтобы его сиделка пошла вместе с ним? В конце концов, доктор Синклер в прошлый раз сопровождал его.

— Конечно, может.

Маккиннон взял секстант, хронометр и сопроводил их на мостик. На этот раз помощь Ульбрихту не понадобилась. Он выходил на палубу с обеих сторон мостика и, в конце концов, остановился на правом борту, с которого и стал проводить свои наблюдения. Времени это заняло у него больше, чем в предшествующий раз, поскольку ему пришлось ориентироваться не по Полярной звезде, которая осталась скрытой облаками, а по целой группе звезд. Он вернулся на мостик, некоторое время работал над навигационной картой и наконец поднял голову.

— Приемлемо. При данных обстоятельствах вполне приемлемо. Я говорю не о том, что я сделал, а о том курсе, которого мы придерживаемся.

Некоторые отклонения не имеют значения. Мы сейчас находимся южнее Северного полярного круга, примерно на 66.20 градуса северной широты и 4.20 градуса восточной долготы. Курс 213. Значит, ветром нас за последние двенадцать часов снесло только на пять градусов. У нас прекрасное положение, мистер Маккиннон, лучше и быть не может. Если волна и ветер будут со стороны кормы, то мы спокойно продержимся всю ночь, и, даже если мы собьемся с курса, мы ни на что не налетим. А завтра утром, примерно в это время, мы возьмем значительно южнее.

— Огромное вам спасибо, лейтенант, — сказал Маккиннон. — Как гласит пословица, вы честно заработали свой ужин. Я распоряжусь, чтобы вам его принесли. Вы также заработали хороший сон. Обещаю, что ночью я вас беспокоить больше не буду.

— А разве я не заработал еще чего-нибудь? Тут ведь довольно холодно, мистер Маккиннон.

— Я уверен, что капитан ничего против иметь не будет. Он же сказал: пока вы занимаетесь навигацией. — Боцман повернулся к девушке. — Вы идете?

— Конечно, она идет, — сказал Ульбрихт. — Это моя вина, моя. — Если его и мучили угрызения совести, внешне это было совсем незаметно. — Все ваши больные...

— Все мои больные в прекрасном состоянии. За ними приглядывает сестра Мария. Я уже закончила дежурство.