словно ударило меня, и я обернулся.

— Прошу прошения, мэм, — нерешительно начал я. — Нет ли у вас средства, которое поможет мне справиться с математикой? У меня на носу годовой зачет. Какой-нибудь волшебный напиток или что- нибудь в этом роде?

— Кори! — потрясенно воскликнула мама. Но Леди только улыбнулась мне.

— Молодой человек, — ответила она, — у меня есть то, что вам нужно. Передай Амелии, что я велела дать тебе стаканчик Напитка Номер Десять. После этого вы должны будете отправиться домой и проявить все прилежание. Нужно приналечь на учебу, и тогда результат будет отличный. Но только приналечь нужно будет по-настоящему, гораздо сильнее, чем вы это делали раньше. Леди подняла палец.

— В этом-то весь фокус. Я вышел из спальни Леди и тихонько прикрыл за собой дверь, готовый испить бокал с волшебством.

— Напиток Номер Десять? — переспросила мама.

— Стакан орехового молока, — объяснила Леди. — У нас с Амелией есть целый список напитков для тех, кому необходимо получить чуть-чуть уверенности в себе и в благополучном исходе предприятия.

— И в этом заключается все ваше колдовство?

— По большей части да. Главное — дать людям ключ от замка в их сердце, а после они могут справиться со всем сами. Леди склонила голову к плечу.

— Но есть и другое колдовство. Есть настоящая магия. И об этом я хотела бы с вами поговорить. Моя мама, не понимавшая, о чем пойдет речь, молча ждала.

— Я вижу сны, — сказала ей Леди. — Сны по ночам и наяву. Заданный порядок вещей нарушился. Ткань мира порвалась и на нашей, и на другой стороне.

— На другой стороне?

— Там, куда уходят мертвые, — объяснила Леди. — На другом берегу реки. Не Текумсы, конечно. Другой реки, широкой и темной, той, через которую и мне довольно скоро предстоит переправиться. Там я оглянусь назад, рассмеюсь и скажу: “Так вот из-за чего был весь сыр-бор”. Мама покачала головой, все еще не понимая, к чему клонит Леди.

— Мир дал трещину, — продолжала Леди. — И в мире живых, и в мире мертвых все пошло иначе. Когда Данбала отказался от угощения, я впервые почувствовала, что что-то пошло не так. Дженна Вельвадайн рассказал мне, что случилось в вашей церкви в пасхальное утро. В этом тоже замешан мир духов.

— Но там были просто осы, — пораженно проговорила мама.

— Для вас это были просто осы. Для меня это было послание. Кто-то, находящийся на той стороне, испытывает ужасную боль.

— Я не…

— Вы не понимаете, — закончила за маму Леди — В этом нет ничего удивительного. Я тоже многого не понимаю Но мне известен язык боли, миз Мэкинсон. В детстве я хорошо научилась этому языку. С этими словами Леди протянула руку к своему ночному столику, выдвинула один из ящичков и достала оттуда листок линованной бумаги. Потом показала листок маме.

— Вам знаком этот рисунок? Мама внимательно рассмотрела рисунок. Это был карандашный набросок мертвой головы, похожий на череп с крыльями, уносящими его от остова из костей.

— В своих снах я часто вижу человека с такой татуировкой на плече. Кроме того, я вижу руки, в одной из которых бейсбольная бита, обмотанная черной лентой, то, что мы называем костолом, а в другой — жесткая струна. Я слышу голоса, но что они говорят — не могу разобрать. Кто-то громко кричит на кого- то, а еще там играет музыка.

— Музыка? — От страха мама похолодела внутри, потому что на рисунке Леди она уверенно узнала череп, вытатуированный на плече несчастного утопленника из озера Саксон, о котором не раз рассказывал отец.

— Может быть, это играет пластинка, — продолжила Леди, — или кто-то бьет по клавишам пианино. Я рассказала обо всем Чарльзу. Подумав, он напомнил мне о статье, которую прочел в мартовском номере “Журнала”. Ведь ваш муж был единственным, кто видел человека, что утонул вместе с машиной в озере Саксон, верно?

— Да.

— Как вы считаете, тут есть какая-то связь? Мама глубоко вздохнула, надолго задержала дыхание, собираясь с духом, потом выдохнула и ответила:

— Да, здесь есть связь.

— Я так и думала. Ваш муж хорошо спит по ночам?

— Нет. Он.., тоже видит сны. Сны об озере.., и об утопленнике. Его мучают кошмары.

— Очевидно, покойный хочет чего-то добиться от вашего мужа. Хочет что-то ему объяснить. Мои сны — это послания с той стороны. Их можно сравнить с обычным телефоном, вот только слышимость очень плохая.

— Послание, — прошептала мама. — Но от кого?

— Вот этого-то я и не знаю, — призналась Леди. — Такая боль кого угодно может свести с ума. Слезы затуманили глаза мамы. — Я не могу… Я не… Она смешалась; слеза, похожая на текучую ртуть, сбежала по ее щеке.

— Покажите вашему мужу этот рисунок. Скажите, что если он хочет со мной поговорить об этом, то двери моею дома всегда для него открыты. Пусть он заглянет ко мне — он знает, где я живу.

— Он не придет. Он боится вас.

— Все равно передайте ему то, что я сказала, — повторила Леди. — Скажите, что, если он не найдет в себе сил так или иначе все уладить, то, что творится с ним, может очень плохо кончиться. Передайте ему, что в моем лице он найдет самого лучшего друга, который у него когда-либо был. Мама кивнула. Сложив линованный листок с рисунком в несколько раз, она зажала его в кулаке.

— А теперь вытрите глазки, — приказала ей Леди. — Негоже расстраивать такого симпатичного молодого человека. Заметив, что мама очень быстро взяла себя в руки и успокоилась, Леди удовлетворенно хмыкнула.

— Так-то лучше. Теперь вы просто настоящая красавица. Можете сказать вашему молодому человеку, что он получит свой велосипед, как только я смогу для него это устроить. И проследите, чтобы он прилежно учил уроки. Напиток Номер Десять может не сработать, если мама или папа не следят за порядком в доме. Мама поблагодарила Леди за проявленное к нам внимание. Она добавила, что обязательно попросит отца зайти к Леди, но обещать наверняка не может ничего.

— Я и не жду от вас никаких обещаний, — ответила ей Леди, — он придет ко мне, как только появится настоящая необходимость, и это будет в самый раз. А вы позаботьтесь о себе и благополучии своей семьи. Вскоре мы с мамой уже усаживались в наш пикап. В уголках моего рта все еще хранился вкус Напитка Номер Десять. Я чувствовал себя как лев и готов был разорвать учебник математики в клочья. Мы выехали из Братона. Успокоившаяся Текумса лениво текла в своих берегах. Вечерний ветерок тихо шелестел в ветвях деревьев: в окнах домов, где люди доедали свой ужин, горел свет. Глядя по сторонам, я мог думать только о двух вещах: о прекрасном лице молодой женщины с чудесными зелеными глазами и о новом велико с фарой и гудком. Мама думала об утопленнике, покоившемся на дне озера Саксон, беспокойный дух которого являлся в снах моему отцу и Леди и не давал им обоим покоя. Лето уже было на пороге. Запах фиалок и клевера умащивал вечерний воздух. В одном из домов Зефира кто-то играл на пианино.