бумажник.

– Ну, домой-то вы попадете ещё не скоро, – сказал молодой человек.

О’Нейл поднял голову – в глаза ему смотрел ствол револьвера тридцать восьмого калибра, весьма распространенного среди полицейских.

– Что такое? – только и мог сказать он.

Молодой человек рассмеялся.

– Старый как мир трюк с подменой бриллиантов, – сказал он. – Только на этот раз вы решили проделать его с жемчугом. Вы уже получили у меня тысячу долларов, а жемчуг, который находится в мешочке, наверняка фальшивый. Только куда же делись настоящие жемчужины, которые вы давали ювелиру для оценки?

– Послушайте, – начал Парсонс, – вы совершаете ужасную ошибку. Вы...

– Вы так думаете? – молодой человек уже умело обыскивал О’Нейла. Вскоре он обнаружил и мешочек с настоящим жемчугом. – Завтра утром мне предстояло сидеть в своей квартире и терпеливо дожидаться своего напарничка с полтысячей долларов. Да только партнер этот никогда не появился бы. Он был бы слишком занят мыслями о том, на что ему употребить свою долю в пятьсот долларов, которые он обманным путем выманил у меня.

– Мы впервые в жизни решились на такую вещь, – проговорил О’Нейл, который заметно струхнул и переменился в лице.

– Неужели? А у меня имеется несколько желающих опознать вас, – сказал молодой человек. – Ну ладно, хватит нам тут болтать, нам предстоит небольшая прогулка.

– Какая прогулка? Куда? – спросил Парсонс.

– В восемьдесят седьмой участок полиции, – ответил молодой человек.

Молодого человека звали Артур Браун.

Ателье татуировщика было расположено рядом с причалом военно-морского флота и поэтому “фирменным блюдом” здесь являлись якоря, русалки и рыбы. Имелись также в немалом количестве изображения кинжалов, военных кораблей и сердец с надписью “Мама” в них.

Хозяином этого заведения был человек, известный под прозвищем “Кривой”. Кличку эту он заработал после того, как в один прекрасный день пьяный матрос ткнул его в левый глаз иглой для татуировок. Судя по его теперешнему состоянию, вполне могло случиться так, что в тот день, когда в результате ссоры он лишился глаза, хозяин заведения был ничуть не менее пьян, чем и его клиент-матрос. В данный момент он был явно навеселе. Карелла подумал, что при такой профессии следовало бы быть более воздержанным и что он, например, не доверил бы Кривому даже вытащить прокаленной на огне иголкой мелкую занозу, а не то что украшение собственного тела различными узорами.

– Приходят сюда, а потом уходят, приходят и уходят, – говорил тем временем Кривой. – И так все время. То приходят, то уходят. Они сюда со всего белого света съезжаются. А я даю им красоту. Я. Я украшаю – их тела.

Кареллу не интересовали пришельцы со всего белого света. Его интересовало то, что Кривой успел сообщить ему всего несколько минут назад.

– Так как насчет этой пары? – спросил он. – Расскажите мне о них поподробней.

– Красавец мужик, – сказал Кривой. – Очень красивый – ничего не скажешь. Рослый белокурый парень. И ходит как король. Богатый. Богатого сразу узнаешь. Да, деньжата у него водятся, у этого парня.

– А татуировку вы делали девушке?

– Да, Нэнси. Так её звали – Нэнси.

– А это вы откуда знаете?

– Он называл её так. Я сам слышал.

– Расскажите, пожалуйста, как это было?

– А у неё неприятности? У Нэнси этой?

– Да, неприятности у неё самые серьезные, какие только могут быть, – сказал Карелла. – Она мертва.

– Ух ты, – Кривой поднял к нему лицо с одним уцелевшим пока глазом. – Какая жалость, – сказал он. – Значит, бежняжка Нэнси умерла. Попала под машину?

– Нет, – ответил Карелла. – Умерла от дозы мышьяка.

– А что это такое? – спросил Кривой. – Сильный яд.

– Да, не повезло. Девушки не должны травиться. А знаете, она тут у меня плакала. Это когда я делал ей наколку. Плакала как ребенок. А этот подонок, красавчик этот, стоял себе в сторонке и посмеивался. Можно было подумать, что она скотина, на которую я ставлю клеймо. Можно было подумать, что я ставлю на неё товарный знак или ещё там что-то. И мутило её как проклятую, эту Нэнси.

– Как это мутило?

– Ну, мутило.

– Каким образом?

– Блевала она, – сказал Кривой.

– Девушку рвало? – спросил Карелла.

– Она облевалась прямо здесь, – сказал Кривой. – А потом мне пришлось давать ей ведро.

– А в какое время, это происходило?

– Они пришли ко мне сразу после ленча, – сказал Кривой. – Она как раз говорила о ленче, когда они входили в ателье. Она ещё сказала, что у неё в городе нет китайских ресторанов.

– А есть тут где-нибудь поблизости китайский ресторан?

– Да тут, прямо за углом. Выглядит он, правда, как грязная дыра, но кормят там вполне прилично. Кантонская кухня. Понимаете, что значит кантонская?

– А что она говорила?

– Говорила, что там явно перекладывают специй. Это кое-что значит, не так ли?

– Продолжайте.

– Этот красавчик сказал, что он хочет сделать ей татуировку на руке. Маленькое сердечко, а внутри него буквы Н, И и К.

– Это он так сказал?

– Да.

– А почему именно эти буквы? – Кривой склонил голову набок таким образом, что пустой глазницей глядел теперь прямо в лицо Карелле.

– Да потому, что это же их имена.

– Как это?

– Ну, инициалы, я хочу сказать. “Н” – её инициал. “Н” – это Нэнси. – Карелла слушал как громом пораженный. – “И” просто значит “и”. Нэнси и Крис. Крисом его звали. Крис. А все вместе получается “НИК”.

– Черт побери! – воскликнул Карелла. – Значит, в случае с Прошек “МИК” означало Мэри и Крис. Надо же, так влипнуть.

– Что? – спросил Кривой.

– А откуда вы знаете, что его звали Крисом? – спросил Карелла.

– Она говорила. Это когда он сказал, что хочет “НИК”, она и говорит ему, а почему бы нам не поставить наши имена полностью – “Нэнси и Крис”? Вот как я узнал его имя.

– А что он на это ответил?

– Он сказал, что внутри сердечка не хватит места. Сказал, что это будет просто маленькое сердечко. Господи, да эта девочка была послушна как овечка. Захоти он сердце побольше, она наверняка тут же в лавке спустила бы штаны и разрешила колоть прямо на заднице.