видике.»

Друг до друга дела особо не было: холод, вонь и всеобщая нагота пришибли как пыльный мешок. Только жалобно повизгивали те, кому дезинфекция попала в расчесы и сколупнутые болячки. И все тот же Ганя-Фига застучал под белой струей твердыми пятками и, распахнув хлипкие, занозистые руки, затряс обнаженным достоинством:

«Смотрите, девки на меня!

На меня, да на х…я!

Хоть не вышел рожею,

Зато с прыщавой кожею!»

Стянутые в гримасы рты слегка расслабились улыбками. Молодец, Ганя. Шут нигде не пропадет. Поливавшие дезинфекцией быки в пятнистых штанах тоже осклабились, однако, рыкнули и шлангом стеганули: нечего выделяться.

Отмытые попадали в темный тамбур, где отовсюду били теплые воздушные струи. Сушилка напомнила Битьке реку ветра, и она вздохнула.

Дверь отъехала, как в купе, и все они оказались в пустом бетонном кубе, все стены которого были завешены красивой черной формой с нашивкой в виде оскалившегося волчонка на рукаве.

«Вавилон-пять…»— прошелестел кто-то.

«Икс-файлы».

«…Инопланетяне».

«Класс»…

Анна Тимофеевна Литвинчук оторвала голову от надоевших за день бумаг. В кабинете было душно. Анна Тимофеевна намеренно не открывала окна, прячась от упоительных летних запахов. Будь ее воля, Анна Тимофеевна перепрыгнула бы через подоконник и побежала по пыльным лопухам и подорожнику, все вниз и вниз по Солнцекамским склонам, к Ключовке.

Нет, конечно, не побежала бы. Хороша бы она была: дородная сорока трехлетняя тетка в отпотевшем под мышками сарафане, черном с яркими подсолнухами, бежит, сверкает пятками.

— Дозвольте войти… — Анне Тимофеевне показалось, что с губ остановившегося в дверях нефора чуть не слетело что-нибудь типа «Достопочтенная госпожа». Женщина скептически поджала губы: «Вот романтическая дура!». Впрочем, вошедший подросток действительно вызывал ассоциации с приключенческой литературой. Если не учитывать футболки с изображением Цоя на груди и банданы, подбирающей темно-русые волосы, парень выглядел как герой фэнтэзи. Не смотря на жару, какие-то кожаные сапоги с разрубленными отворотами и вязаное трико, через плечо перекинута нестандартного покроя кожаная куртка, на запястье вместо ожидаемых фенек толстый серебряный браслет и, в довершение, на солидном ремне нечто подозрительное в ножнах. Опытная Анна Тимофеевна отметила, что Цой на футболке — это хорошо, признак «ботаничности»визитера, впрочем, нефора — все бюджетные дети: учительские, докторские и т.п.

— Я слушаю, — кивнула директорша. Парень вошел в кабинет. От него пахло костром, травой, железом.

— Мое имя — Сергей Чиграков, — (Нет, дама не знала «Чижа». Вранье, конечно. Но, если бы Рэн О' Ди Мэй назвался сейчас своим собственным именем — его тут же отправили бы в психушку. Таковы уж в этом мире порядочки. Битька, слава Богу, предупредила). — Я ищу свою свояченицу. Она сирота. Жила в интернате. Мы не знали о ней. Пока она не послала фото в телепередачу «Найди меня». — (Что такое «фото»и «телепередача»Рэн понятия не имел, но Вика говорила, что таким способом иногда люди в этом огромном мире ищут друг друга). — Оказалось, что она нам родственница. К сожалению, бабушка была больна, и я не смог сразу поехать за Беатой. Она поехала сама и пропала. Может быть, Вы можете помочь? — Рэн аж вспотел от напряжения, выговаривая мало понятные ему самому фразы, которые подготовил заранее. — У нее необычное имя: Беатриче.

— А фамилия?

Рэн, не видя лучшего варианта снова соврал:

— Полева. Ей пятнадцать лет.

— Ну, что ж, самый возраст для бегунков. Садись, что стоишь-то, — Анна Тимофеевна вздохнула. Вообще-то, лучше было отослать парня в милицию. Крайне сомнительно, что, если эта Беатриче (ну и имечко ей мамаша подсуетила) рванула и до сих пор не доехала, то она жива. Пятнадцать лет. Бардаки, притоны, вокзальная проституция. Впрочем, могли снять с поезда бдительные КПДНщики…. Так неохота возвращаться к опостылевшим портянкам отчета…

— Значит, говоришь: сирота… Лишенка, отказница, несчастный случай?

Парень явно не понял профессионального сленга, напрягся, выделил знакомое:

— Она — сирота. Родителей никогда не знала. Ее отец наш дальний родственник, погиб во время паломничества на Святую Землю…(О! Блин! При их отношении к церкви, ряд ли они совершают паломничество). О матери ничего не знаю.

— Что-то не поняла. Он еврей , что ли? В Израиль пытался уехать? Или он воевал?

— Воевал, — согласно кивнул Рэн.

— А , афганец, наверное. Понятно. Ну, ладно… — Анна Тимофеевна, пользуясь случаем отлипла от стула и распахнула окно. Повезло девчонке. Дальний родственник. Ровесник. Симпатичный. Однако… Анна Тимофеевна покачала головой. Слишком сентиментальная история. — Ну, что я тебе, Сергей, могу сказать: девушки с именем Беатриче к нам не привозили. Конечно, она могла назвать и не свое имя. Где, говоришь, она здесь содержалась?

— В интернате, — передернул плечами Рэн от казенного «содержалась».

— В первом или во втором?

— А их так много? — ужаснулся Рэн количеству сиротских приютов.

— У нас не такой маленький город. Сам-то ты откуда? — поинтересовалась директорша, прижав плечом телефонную трубку и набирая номер.

— Из Ебурга, — Рэн наобум брякнул название рокенролльной столицы Урала.

— О! У меня племяшка в Екатеринбурге живет по проспекту Свердлова, прямо рядом с магазином «Океан».

У Рэна пересохло в горле: сейчас начнет искать общих знакомых — и крышка.

Спасительно стукнули в дверь:

— Аннтифейна! Шиша опять траву притащил. Пора его уже в детскую сдавать. Хватит. Нагулялся, — от худощавого прыщеватого мужчины веяло какой-то бесприютностью.

— Хорошо, Андрюша, разберемся, — Анна Тимофеевна болезненно поморщилась. Если бы все ее воспитанники были, как этот парень. Впрочем, этот — домашний, как раз потому и такой. — И как, Сережа, Ваша бабушка решилась интернатовскую взять. Это же и воровство, и курево, и наркота. Это тебе не Золушка, Сереженька. Нынче дети — ой-ой-ой!.. Не отвечает Ирина Карловна, придется Нинель звонить, — Анна Тимофеевна скорчила гримасу. Тут трубка откликнулась: Нинель была на месте. Удивленно приподнятые брови показали Рэну, что это — редкая удача, — Алле, — протянула Анна Тимофеевна.

Рэн, старательно сдерживая вылезающие из орбит глаза, пытался изобразить, что его совершенно не удивляет, что его новая знакомая разговаривает с кем-то на расстоянии посредством маленькой ярко- красной штуки. Рэн даже слышал, как из той доносится визгливый, приглушенный дальностью, голос. Жутко хотелось узнать, что это, но задавать вопросы в чужом мире — неизбежно выдать себя. В памяти всплыло: «Возьми телефонную трубку, скажи, чтоб закрыли дверь в квартире твоей. ..»

— Понятно… Понятно… Понятно… — кивала в трубку директорша, попутно корча гримасы, от чего под нижней губой у нее отпечаталась помада. Видимо, дама, с которой она разговаривала, была не из приятных, да и слышимое ею тоже. «Рэн внутренне взмолился: „Боже! Помоги найти Беату!“— Ну, спасибо, Нинель Павловна, выручили. С меня шоколадка. Да, тоже мучаюсь. Сдали уже? Нет. Ну, конечно, у Вас