друзья присоединились к нему. Причем, парни, поднатужившись, сумели разломать сложенный из крупных каменных плит очаг, подтащить к двери такие же, только более крупные плиты, из которых устроено было ложе, каменные скамьи и такой же стол.
Спустя некоторое время жители каждого уголка подземного баронства услышали:
— Добрый день! Жители самого свободного города в мире! С вами снова Шалтай-Болтай! Тот самый Шалтай, который со стены, как видите не свалился, а спрыгнул, и бедная вся королевская конница и вся королевская рать не может Шалтая, не может Болтая поймать!
Глава 53.
— Дарья, Дарья,
В этом городе должен быть кто-то живой! — начал Рэн. Голос его оказался неожиданно силен. Он рвался, звенел и торжествовал. Гитара плясала в руках оруженосца. Шез даже приоткрыл рот, и закрыл бы глаза, если бы сумел оторвать взгляд от светящегося ослепительным светом лица солиста. Поначалу сидевший, О' Ди Мэй поднялся, голос его командовал телом.
— Почему здесь так холодно?
Или это норма в подобных местах?
Зачем ты целуешь меня ?
И чего ждут солдаты в кустах?
Вокруг меня темнота.
Она делает, о чем я прошу.
Я так долго был виновным,
Что не знаю, зачем я дышу.
А где-то ключ повернулся в замке,
Где-то открылась дверь…
Битька смотрела на Рэна и не просто восхищалась: ее перло, тащило и колбасило. Битька думала в этот момент, что даже если он никогда-никогда не простит ее, все равно. Еще она думала, что если ее сейчас убьют, то она, пожалуй, не заметит этого. Как в кино, когда музыка за кадром заглушает крики погибающих на экране, и смерть оказывается неважной и жалкой по сравнению…
— Он один остался в живых.
Он поднялся на башню и вышел в окно.
И упал не на землю, а в небо…
Дверь, полузаваленная мебелью и каменным ломом тряслась под ударами снаружи. Воткнувшиеся в нее наконечники стрел превратили ее в сомнительного ежика. А Санди улыбался, сжимая меч и губы его шевелились, повторяя слова. Точно также он будет улыбаться, когда этим мечом придется взмахивать, и опускать булат на дурные головы желающих помешать концерту. Точно также будет улыбаться, когда его прошьют все те стрелы, которые сумеют-таки пробить дверь. Но пока дверь цела. И кажется слушает, смертельно раненная, песни, в которых рефреном повторяется мотив открытых дверей.
Возможно, она даже знает, что сейчас в городе-баронстве, она одна осталась закрытой. Жертвует своей жизнью, претворяется стеной, когда большинство стен в этом городе забыли свой долг, на глазах изумленных горожан, превращаясь в распахнутые двери. Двери эти выходят куда попало: в пустыни, в моря, и на побережья, в леса, в занюханные кабачки, в затерянные в горах хижины, да даже и на самые ничем не примечательные улочки, комнатки, развилки лесных дорожек. А чаще всего на широкие дороги и в бескрайние степи.
—…Здесь каждый избрал себе железную дверь.
Сидит и не знает, что делать теперь.
А я пою тебе с той стороны одиночества.
Но пока я пою, я поверну эти реки вспять.
И я не знаю, как твое имя и отчество.
Но, знаешь в тебе есть что-то, что заставляет этот курятник сиять.
Тут Рэн обернулся наконец к Беате и улыбнулся. Она пела с ним и тоже улыбалась. А в сотни дверей уходили жители баронства. Уходили сразу, не оглянувшись или замешкавшись на пороге. Уходили со страхом и с надеждой. Семьями, группками и по одиночке. Уходили туда, куда звали их души. Собственно, даже за крепящейся из последних сил дверью осталось теперь меньше солдат. Капитан почти в истерике просил подкрепления, но в конце концов, он сам замер вдруг, уставившись туда, где другие не видели ничегошеньки, и ушел. Просто ушел.
Барон не знал, чего больше в его душе — паники или ярости: люди уходили от него песком сквозь пальцы. Вот мелькал чей-нибудь силуэт за поворотом и исчезал. Слышались в соседней комнате, соседнем доме, на соседней улице чьи-то шаги, и вот уже их не слышно. Слышен только голос, голос его врага:
— Будет день всепрощенья.
Бог с ним, я не дождусь.
Я нашел, как уйти.
Я уйду и вернусь.
Я приду с этим словом
Как с ключом синевы.
Отпустите домой
Всех, кто спит на болотах Невы…
Барон вышел на улицы. Улицы были пусты. У барона возникло ощущение, что они пусты уже много лет. Барон распахивал встречавшиеся ему двери — и за ними было пусто. Не просто пусто — запущено. Будто все скреплялось как цементом худо-бедно, но жившими, мучавшимися, иногда радующимися, ненавидевшими и все-таки любившими здесь людьми. Их не стало, и весь казенный, неприглядный, нищенский быт вылез наружу старой плесенью и паутиной, заявил о себе во весь голос. В действительности все и было таким грязным, серым и полуразвалившимся в безрадостном городе, но барону казалось, что разрушение происходит именно сейчас, на его глазах. Созданный им мир, живший по его законам, гибнет и рассыпается во прах. Он побежал. Туда, откуда звучал голос. Он даже сумел распахнуть разбитую дверь.
Только за ней никого не было. Во всем баронстве никого больше не было. Даже палачей, подлецов, лизоблюдов, наркоманов, предателей, убийц — никого. Барон был один. А вокруг — только серые стены и ни одной двери.
…Вокруг наших друзей дверей тоже не было, но и стен, впрочем, тоже. Было только поле как у «Чайфа». Чистое. Ветреное. Шумящее травой. И небо…
— Представь себе, Санди и его ребята победили-таки во втором туре и вышли в финал, — разрумянившаяся после ванны Карита, расправляя аккуратно складочки длинного теплого халата, расшитого видами Великого небесного водопада Аха-хоа с четырехсот пяти позиций, при различном освещении, погоде, настроении, времени года и суток, осторожно коснулась губами ложбинки между лопатками бреющегося перед зеркалом рыцаря Энтра.
Костя, в тот момент выстраивающий в голове своей философскую концепцию своего отношения к обнаруженным в момент разглядывания себя за утренними процедурами, завязывающемуся на талии жирку и пробивающейся на голове лысинке, послал воздушный чмок отражению принцессы, и порадовавшись тому, что не порезался-таки (хотя поцелуйчик Кариты и взволновал его изрядно), посетовал:
— Очень, очень, просто несказанно жаль, что я не смог присутствовать на концерте. Непременно надо побывать вместе с тобой на финале. Однако, замечу, меня победа этой команды не удивила. Как ты сама знаешь, некие силы были в ней заинтересованы. По крайней мере, сама знаешь, кто приложил руку к появлению в этом мире их лидера. Гораздо больше меня удивляет твое неравнодушие к этому твоему Сандонато. Строго говоря, самый обыкновенный герой, каких во Вселенной немало…
— Тебе не кажется, что, ревнуя, ты становишься немного нудным? — кокетливо наклонила к плечику головку Карита.
— А тебе хотелось бы африканских страстей? — театрально прорычал рыцарь Энтра,
