же положила конец всеобщей рассеянной растерянности:

— Нужно организовать приготовление и раздачу пищи.

Аделаид готовно щелкнул каменными пятками:

— Обед из разряда «Явился король, не изволив предупредить»! Айн момент! — тролль ткнул мохнатым безапеляционным пальчиком в пятерых детей, безошибочно угадав умеющих чистить картошку и резать лук, и те послушно, более того с готовностью поспешили за ним к кухонному блоку.

А там, в пустоте оставленного противником бастиона удивленно хлопала крылом форточка с выломанным вентилятором. Ей было чему удивляться, ведь через нее со скоростью пушечных ядер кухню покинули тетя Паша, тетя Маша и Эльвира Казимирокавсовна Бидескас, три женщины-поварихи, чьи габариты с размерами форточки просто не сопоставимы.

Вот такой эффект на работниц ножа и поварешки возымело наблюдаемое в замочную скважину приближение к их рабочему месту нереально маленького взлохмаченного существа, имеющего вид угрюмый и деловитый.

Теперь Эльвира Казимировкасовна, тетя Маша и тетя Паша тремя раскрасневшимися поросятами из одноименной сказки, или даже тремя бегемотиками в белых халатах и тапочках на босу ногу шустро удалялись прочь от лагеря на четвереньках.

Если бы кто-нибудь задался целью настичь их, это вполне можно было бы сделать, отслеживая путь от прорванной в колючей проволоке дыры по небольшой свежей просеке в лесу. Время от времени на смятой траве или в искалеченных кустах можно было найти палку колбасы, пакет майонеза или баночку икры: женщины постепенно избавлялись от того, что могло бы отяжелить их путь или совесть (участь).

Ей-богу, трудно решить, имеет ли смысл пересказывать на этих страницах один из самых тяжелых, трудных и муторных разговоров этой истории, состоявшийся после обеда. Тем более что суть решаемой во время него проблемы, возможно, малопонятна будет жителям иных миров, и слишком ясна соотечественникам Битьки, Аси, Родиона и прочих пермяков, яйвинцев и солнцекамцев. Такой разговор всегда будет отдавать публицистикой, педсоветом и человеческой гнильцой.

Ася: Есть ли у нас долг перед обществом? Жителям экс-Союза так долго вдалбливали в голову, что кроме этого священного долга у них никакого другого и быть не может, что теперь любое посягательство на пресловутую свободу их космической личности вызывает обильную и продолжительную рвоту. Но никто не спешит почему-то уезжать в тайгу или еще какие-нибудь дикие и неисследованные земли и жить натуральным хозяйством и медитациями в гордом, исполненном осознания своей неповторимости одиночестве. Живем, едим выращенный и испеченный кем-то другим хлеб в построенном кем-то другим доме, перемещаемся на изобретенном и построенном кем-то транспорте, пользуемся регулярно прочищаемыми тоже не нами удобствами. И при всем при этом якобы никому ничего не должны.

Есть ли у нас долг перед обществом? Есть ли жизнь на Марсе? Все еще тошнит?

Рэн О' Ди Мэй: Из них никто, никто не вступился за Беату. Никто даже не попытался. Я боюсь, что с них сталось бы по приказу этих уродов даже смеяться и радостно хлопать в ладоши, когда ее убивали бы… Если бы это было у нас, лучше всего было бы отправить их всех по монастырям на воспитание и спасение их душ. Но ваши церкви сами нуждаются в помощи и спасении. Я… Я смотреть не могу на этих, как они тут называются, подростков? Хотя, наверное, не столько от презрения, сколько от жалости… В баронстве… В баронстве всем этим покалеченным рабам, по крайне мере, было куда уйти. У них был дом. А у этих нет даже дома… Я не представляю, что делать, но, боюсь, мы не имеем права оставить все как есть.

Рыцарь-энтрайд Константин Акунщиков: Как раз наоборот. Вы не имеете права вмешиваться. По всем писаным и неписанным законам междумирных отношений. Может, я покажусь Вам жестким и циничным, господа, но довольно уже гулять по соседним мирам, как у себя дома. Я пока затрудняюсь принять решение по двум этим непонятно с какой стати материализовавшимся духам. Возможно, что это даже и не в моей компетенции теперь. Но всем остальным пора в Шансонтилью. Я вообще, признаться, переживаю на ваш, например, Рэндэлл О' Ди Мэй счет, с Вашей этой так же невесть откуда взявшейся способностью перемещаться куда не следует.

Ася Лученко: По большому счету, это и правда наше дело. Только, честное слово, я не представляю, что мы сможем сделать. Конечно, да простят меня присутствующие за нецензурное выражение, но коммуну бы организовать, как у Макаренко. Что-то вроде того. Вот только, боюсь, не найду в себе силенок стать так резко Макаренкой. И не думаю, что кому-нибудь из нас это по зубам. Нужны деньги, помещение, земля. Здесь оставаться, ясно, нельзя. Если этот лагерь был собственностью любезно уничтоженного господином драконом дяди, то в любой момент могут появиться не менее неприятные его наследники.

Родион: Нет, кстати, никакой гарантии, что этот не лагерь — не какой-нибудь госзаказ. Ребятишкам, пожалуй, лучше будет порекомендовать больше трех не собираться и позабыть все, что было.

Паша Федоскин: Господа и товарищи, о чем вообще разговор? Существуют инстанции специально созданные для решения подобных проблем.

Борис Глезденев: И что? Они будут этим заниматься? С душой?

Паша Федоскин: Ну … нет.

Дракон: Да ты что?!

Санди Сандонато: Потрясающее, просто потрясающее количество сирот! Что ужаснее всего, виновата не война и не чума, родители сами бросили своих детей или опустились настолько, что забыли родительский долг! Это то ли колдовство, то ли злой рок, то ли черт знает что такое! Вообще, надо бы разобраться с этой страной. Ну да это потом… Итак: нужен дом, в безопасном месте, где можно круглый год выращивать пшеницу, бобы и всякую другую репу. Нужен человек, точнее, люди, которые смогли бы за все это неблагодарное и героическое дело взяться…

Беатриче Гарвей: Но дом-то ведь есть. Есть листик, который мне дерево подарило. Он ведь выжил. Ты ведь всего не знаешь, Рэн. Я рассказывала в казарме про Шансонтилью и про росток тоже. И что поливать его надо. И, представляете, когда меня в карцер посадили, наши по одному и вечером и ночью бегали поливать. Честно говоря, сама от них не ожидала: что поверят и что рисковать будут. Так что теперь это хоть как и их дом.

…Собственно, вроде была заброшена мысль, мол, достаточно. Хватит и приведенных фрагментов, чтобы понять, что это был за разговор. Итак всем стало уже грустно, тяжко, в общем, как выразилась одна женщина, продавец книжного магазина, утопив в ведре выводок котят: «осадок какой-то неприятный остался».