Но… Но кто она такая, чтобы разыгрывать вокруг нее столь сложные спектакли?

— Почему ты вдруг приехал? — недоверчиво спросила она. — Сейчас, сегодня?!. И как ты узнал, в какой я квартире живу?

— Хочешь верь, хочешь нет: я почему-то понял, что тебе сегодня — плохо… — спокойно ответил Миша, — И как только получил на пейджер твой «мэсседж» [8] — тут же поехал к тебе… Приехал — и спросил у тетеньки-консьержки в вашем подъезде: а где проживает девушка лет двадцати, красивая, худенькая, ездит на маленькой белой машинке?.. Угадай с трех раз, сколько у вас в подъезде девушек лет двадцати, рулящих на «Оке»? Тем более — худеньких и красивых?..

По радио гнали только музыку, музыку, музыку. Теперь пел Бутусов: «Горевала в тоске Настасья…» И ни слова от диджеев из радиоприемника — лишь песни, да тихий голос Боброва.

— Что вам всем от меня надо?! — проговорила-простонала Женя. — Господи, ну что вам надо?!

— Знаешь, Женечка… Я наводил справки… У нас есть основания полагать, что убийство Бритвина было не случайным…

— Не случайным?

— Да.

— «Глобус»?

— Вполне возможно.

— Значит, то, что Бритвин рассказывал мне ночью, — правда?!

— А что он рассказывал тебе? — мгновенно насторожился Бобров.

— Он говорил мне, что…

Она осеклась.

— Я просто хочу сравнить со своей информацией, — спокойно сказал Бобров.

«Нет, невозможно держать в себе все, что случилось… Надо выговориться… Хоть кому-то… Миша не может желать мне зла. После всего, что между нами было…»

И она решилась. И тихим голосом начала рассказывать Боброву, что происходило вчера и сегодня. Рассказывала отстраненно, будто бы все случилось не с ней. Дочь Бритвина — наркоманка… А агентство «Глобус» — пропагандист наркотиков… Оно занимается «пиаром» зелья… Она рассказала, как утром узнала, что Бритвин убит. И как ей стало страшно… Как приходили милиционеры… О чем спрашивали…

Когда она закончила рассказ, по радио пела Земфира: «Я искала тебя… Годами долгими…»

Бобров помолчал, потом спросил:

— У тебя с Бритвиным что-то было? «Нормальная реакция — не „кагэбэшника“, а мужика. Любящего мужика».

— Нет, — покачала головой она. — Абсолютно ничего у нас с ним не было. Мы были просто коллеги. Даже друзьями нас не назовешь.

— Мне очень жаль, — сказал Бобров. Помолчал, добавил: — Но то, что он говорил, похоже на правду.

— Господи! — выдохнула она. — Но тогда мне надо бежать оттуда!

— Зачем? — спокойно спросил Миша.

— Но… Они же могут… Могут тогда — меня… Как Диму… — Она не смогла выговорить слово «убить».

— Если ты уволишься, — рассудительно проговорил Бобров, — ничего не изменится. Наоборот, у них возникнут подозрения… Сильные подозрения…

— Ты думаешь, Диму… Убили… Они?..

— Пока мы ничего не знаем. А хотелось бы узнать. И хотелось бы, чтобы ты нам помогла.

— Что?!

— Да. Почему бы тебе, Женечка, хоть раз не помочь родному государству? Тем более — дело-то благородное…

— Помочь?! Государству?!

«Что за бред, что за чушь он несет!»

— Ты что, Миша? Ты же меня под пулю подставляешь, Бобров! Под нож! И тебе меня не жалко?!

— Очень жалко… Но, понимаешь, расклад такой… Извини, но мне кажется, что у тебя нет другого выхода.

— Да?! Ты уверен?

— Конечно.

На радиоволне опять сменилась мелодия, и теперь пели: «My tea's gone cold, I'm wondering why I got out of bed at all…» [9]

Она порывисто вскочила с табуретки, подошла к окну. Кулаки сжаты. Так и вмазала бы Боброву! Зачем она сдерживается?!

За окном во дворе горели фонари. Светили сотнями огней окна многоквартирного дома напротив. Обычные люди пришли со службы, ужинали, смотрели телевизор. Играли с детьми… Ссорились… Выпивали перед сном — водку или кефир… У всех у них жизнь шла спокойно, привычно, обыденно — и только она… Зачем она только стремилась сюда, в эту сраную Москву?! В город, где вокруг одно дерьмо, город, где творятся такие темные дела! Во что она, черт побери, вляпалась?!

Знаешь, — она обернулась от окна, — у меня есть выход. Еще какой выход! Взять — и послать тебя к черту! И «Глобус» — тоже!

— Боюсь, это не выход, — спокойно возразил Бобров. Он развернулся на стуле так, чтобы оказаться лицом к ней.

— Еще какой выход! Возьму — и уеду! Так далеко, что меня никто не найдет!

— Найдут, — спокойно возразил Бобров. — Еще как тебя найдут! И если не «Глобус» — то милиция с прокуратурой.

— Милиция?! — Она задохнулась от ярости. — Это еще с какой стати!

— А с такой стати, что милиция… — Миша помедлил.

— Что — милиция?!.

— А как ты думаешь: почему бы мильтонам не повесить на тебя убийство Бритвина?.. Они уже его тебе вешают. Все у них для этого есть. И мотив — ограбление. И организатор — ты его видела последней. И ты навела на него своих соучастников.

— Каких соучастников?!

— А это неважно. Они, попомни мои слова, тебя сделают организатором убийства…

— Меня?

— Тебя. Пока, как ты понимаешь, мне удалось их удержать. А если я, допустим, не буду тебе помогать? Их ничто не остановит. Это ж милиция!..

— Дешевый понт, — яростно сказала она. — Им нужны мои сообщники, а сообщников они не найдут. Потому что у меня их — нет!

— Кто знает, — спокойно возразил Бобров. — Может, и найдут… А потом… Даже если не найдут… И дело в конце концов развалится в суде… До суда-то они тебя будут держать в СИЗО — годика этак два… И я им опять же не смогу помешать… И развалится твоя прекрасная московская карьера… Да и в СИЗО, поверь мне, не сладко… Тем более хорошеньким девочкам…

— Сволочь, — прошептала она. Снова нахлынули слезы. — Ты мне угрожаешь…

— Ни в коем случае, — сказал он. Ласково улыбнулся. Встал со стула, подошел к ней, потрепал по плечу. Она сбросила его руку. Музыка в кухне гремела вовсю. Нежная мелодия под гитарный перебор: «Your smiling eyes are just a mirror for the sun…» [10]

Они стояли с Бобровым у окна — лицом к лицу.

— Понимаешь, Женя, — мягко продолжил он, — я… Знаешь, я ведь… Тебя люблю… У меня никого еще не было, к кому бы я так… Так хорошо относился.

— Я вижу, — усмехнулась она.

— Я вправду хочу тебе помочь.