Раздался шум падающего тела.

«Хозяйка меня точно с квартиры после такого попрет», — мелькнула непрошеная, случайная мысль — мысль из прежней, спокойной жизни.

Затем из коридора донеслась невнятица голосов. Женя никак не могла разобрать, кто пришел.

— Вася, ходь сюда! — вдруг раздался из прихожей голос Жебрункова.

— Сидеть! — приказал Жене мент, выразительно покачал пистолетом и отправился в коридор.

Опять невнятица голосов.

Женя преодолела-таки страх, встала со стула, тихонечко подошла к кухонной двери. Прислушалась.

Опять бухнула входная дверь. Женя вздрогнула.

И тут на пороге кухни появился собственной персоной Миша Бобров — высокий, красивый, улыбающийся. В руке он держал паспорт Жени.

— Миша?! Ты?!

— Как видишь, я.

И тут силы оставили Женю. Она разрыдалась. Она упала на грудь Боброву и плакала, и ее слезы мешались с мокрыми капельками на отворотах его дубленки, и с каждой минутой ей становилось легче. Словно со слезами из нее выходило напряжение и страх всего последнего часа. Всего последнего дня.

Миша утешающе похлопывал ее руками по спине и ничего не говорил.

— А где они? — отревевшись, пробормотала она сквозь последние слезы.

— Они — ушли.

Тогда она оторвалась от Миши и, пряча от него лицо, убежала в ванную.

В ванной комнате как следует умылась. Ледяной водой, потом горячей, затем опять ледяной. Причесалась. Внимательно осмотрела себя в зеркало. Ей показалось, что за последние сутки она постарела лет на пять. Лицо выглядело серым. Глаза — красными, воспаленными, безжизненным. «Миша меня разлюбит, — мелькнула мысль. — Почему он вдруг появился у меня без звонка? Откуда узнал адрес? Куда и почему ушли менты?»

Женя вышла из ванной.

Миша уже снял дубленку. Стоял посреди кухни.

— Дай мне сигарету, — вдруг попросила она.

— Я не курю, — слабо улыбнулся он.

— Я, в общем, тоже, — через силу улыбнулась и она. — Но вдруг захотелось.

Тогда Миша по-хозяйски подошел к холодильнику. Достал оттуда бутылку водки — не допитую вчера Бритвиным. Из посудного шкафчика над мойкой вынул бокал — из него вчера пил Бритвин. Плеснул водки. На секунду Женю охватило ощущение «дежа вю»: будто бы все это уже было. Снова у нее в кухне мужчина. Снова по-хозяйски распоряжается ее вещами, словно знает, где что лежит. Будто уже бывал здесь.

— Выпей, — приказал он, протягивая ей бокал. — Как лекарство.

Она взяла бокал. Пить не стала.

— Почему они ушли? — тихо спросила она.

— Сейчас расскажу. Выпей. У тебя есть музыка? Она поколебалась еще секунду, а затем одним духом выпила водку. По всему телу сразу разлилось тепло, в голове зашумело. Происходящее вдруг стало казаться ей сном — но не кошмарным, какими обычно были ее сны, а легким, ласковым.

Миша одобрительно смотрел на нее.

— Зачем тебе музыка? — спросила она.

— Включи.

В кухне под столом у нее помещался старинный хозяйский «Панасоник». Как магнитофон он уже не работал — Женя использовала его в качестве радиоприемника. Она послушно включила радио.

Раздалась популярная песня — два молодых голоса выводили под вибрирующую мелодию: «Герой — на героине, героиня — на героине…»

Женя вздрогнула: очень к месту оказались эти слова.

— Сделай, пожалуйста, погромче, — попросил Миша.

Женя покорно усилила звук.

Миша поманил ее к себе. Взял за руку, усадил на табурет. Сам сел напротив на стул. Колени их почти соприкасались.

— Я сказал мильтонам, что ты — моя, — прошелестел сквозь гремящую музыку Миша.

— «Моя»?.. — дернулась она. — Что значит — «моя»?..

— Что ты мой агент. Что ты работаешь на меня.

Абсурд продолжался. Вчера они с Бритвиным шептались в ванной под звук шумящей воды. Сегодня — перешептываются с Бобровым под гром радио.

Да что же они, эти мужики, с ней творят!

— А кто ты? — одними губами прошептала она.

— Я? — усмехнулся он. — Я работаю на одну солидную организацию. Очень солидную.

— Какую? — настаивала она.

— Не все ли равно! Солидную. Мильтонам, как видишь, со мной тягаться сложно.

Голова у нее кружилась.

— Так ты — бандит? — вдруг догадалась она. — Ты работаешь на «Глобус»?

Она сделала попытку встать.

Встать — и бежать куда глаза глядят. Миша силой усадил ее на стул.

— Наоборот, — тихо проговорил Бобров. — Я работаю на другую контору. — Он усмехнулся. — Совсем другую.

— Миша, скажи, в чем дело. Что ж ты меня мучаешь!

Бобров вздохнул. Достал из внутреннего кармана пиджака удостоверение. Раскрыл его. Не выпуская из рук, протянул к лицу Жени.

Фотография Боброва — в форме, в погонах. Бледно-розовыми буквами отпечатана надпись: «Федеральная служба безопасности». Ниже, черным рукописным шрифтом: Бобров Михаил Анатольевич. Маленькая печать с российским гербом.

Он закрыл удостоверение и спрятал его в карман.

На радио сменилась мелодия. Робби Вильяме жизнерадостно пел: «I'll be supreme…» [7]

— Вот оно что… — протянула Женя. — Значит, Бритвин говорил правду? И ты… И ты со мной познакомился… Познакомился не случайно…

— Случайно. Видит бог, случайно. Святой истинный крест!

— Что ж ты мне врал… — Ей хотелось плакать. — Гонщик, перегонщик…

— Но не буду же я болтать всем подряд: «Я, мол, крутой кент — работаю в ФСБ…» Да ты бы первая меня испугалась! Решила бы, что я — или понтярщик, или дурак… И вряд ли стала бы со мной встречаться…

— А почему… Зачем ты сегодня пришел? Именно сегодня — и без звонка?

Бобров не отвечал, и тогда она почти истерически выкрикнула:

— Вы что, следите за мной?!

— О, господи! — усмехнулся он. — Если ФСБ — так прямо сразу и «следите»! Ты что, не помнишь: я тебя до твоего подъезда провожал? Тогда, после «Якитории»? Ты думаешь, мужчина — любой мужчина, не обязательно из спецслужбы! — не в состоянии запомнить, где живет его девушка?

Ей почему-то показалось, что он — врет. И все то, что случилось вчера и сегодня, похоже на хорошо разыгранную пьесу: утром — смерть Бритвина… Затем, вечером, — неожиданное появление милиционеров. Допрос… И — ее счастливое избавление… Избавление, что принес ей Миша Бобров.