Кортеж автомобилей свернул в окруженный старыми стенами квартал напротив Большого Дворца Народов под названием Чжуннаньхай (Zhongnanhai), расположенный неподалеку от площади Тяньаньмынь. Мы проехали через покрытые лаком ворота в комплекс, застроенный невысокими виллами в китайском стиле, расположенными вокруг озера, остановились у одной из них, нас провели внутрь. В гостиной находился «великий кормчий» Мао Цзэ-дун (great helmsman Mao Zedong), одетый в светло-серый маоистский костюм, поддерживаемый двумя помощницами. Мы обменялись рукопожатиям. Затем мы сели, приняв правильные позы, стараясь не скрещивать ноги, что, по китайским обычаям, является выражением непочтительности. На протяжении примерно 15 минут Мао говорил довольно-таки неразборчиво, и женщина средних лет с высоким голосом повторяла его слова на литературном китайском языке. В нескольких случаях она писала на листе бумаги большие китайские иероглифы и показывала их Мао, который подтверждал, что именно это он и имел в виду. Затем его речь переводили на английский. Тема беседы была несущественной. Китайцы оказали сингапурской делегации эту особую честь, чтобы показать, что они уделяли нам достаточно серьезное внимание. Мао больше не отличался тем острым интеллектом, который столь красноречиво описывали Никсон и Генри Киссинджер после встречи с ним в 1972 году. Я думал, что Мао было сложно не только внятно выговаривать слова, но и ясно формулировать свои мысли. Я предположил, что у него была болезнь Паркинсона, – в возрасте 82 лет он выглядел хрупким физически и умственно.
На следующий день главные китайские газеты, включая «Жэньминь жибао», поместили на первых полосах фотографию Мао, сидящего вместе со мной. На фотографии он выглядел лучше, чем на самом деле. Годы спустя журналисты и писатели спрашивали меня о том, каким он был. С предельной честностью я мог только ответить: «Не знаю». Человек, которого я видел, был тенью того человека, который командовал армией во время «Великого похода» (Long March), превратил партизанскую армию в могучую боевую силу, вел партизанскую войну с японцами, пока они капитулировали в августе 1945 года, нанес поражение националистической армии Гоминдана. В конце концов, начиная с 1949 года, Мао обеспечил пребывание КПК у власти. Он освободил Китай от бедности, деградации, болезней и голода, несмотря на то, что миллионы людей погибли от недоедания в результате проводившейся им политики «Большого скачка» (Great Leap Forward) в 1958 году. Тем не менее, он не освободил китайский народ от невежества и отсталости. «Китайский народ поднялся», – провозгласил Мао 1 октября 1949 года на площади Тяньаньмынь, но подняться высоко китайцам еще предстояло.
В тот же день, после обеда, у нас состоялась вторая встреча с Хуа Гофэном в Большом Дворце Народов. Он продолжал говорить на том же языке, что и накануне, рассказывая о том, что социалистический Китай твердо поддерживал борьбу стран «третьего мира» против империализма, колониализма и гегемонизма. Китай также поддерживал революционную борьбу во всех странах, при этом КПК поддерживала отношения со многими марксистско-ленинскими партиями во всем мире, но не вмешивалась во внутренние дела других стран. По его словам, отношения между партиями и отношения между государствами представляли собой нечто отдельное. Я не мог понять логики этих заявлений. Вместо прямого ответа Хуа Гофэн сказал, что действия правительства Малайзии по отношению к КПМ и ее деятельности, и их отношения между собой являлись «исключительно внутренним делом Малайзии».
В отношении Индокитая он подчеркнул, что «интернациональным долгом» Китая являлась поддержка усилий народов Вьетнама, Лаоса и Камбоджи по отражению «агрессии США». Он сказал, что попытки Советского Союза вмешаться в конфликт и посеять разногласия между странами, вряд ли достигнут успеха, ибо эти государства не уступят дорого доставшуюся им независимость другой великой державе. Это был намек на борьбу в регионе между Китаем и Советским Союзом и проблемы, назревавшие в отношениях между Китаем и Вьетнамом.
На этом окончилась вторая официальная встреча, значившаяся в программе моего визита. На следующий день, после обеда, были запланированы «переговоры или отдых». Утро 13 мая ушло у нас на осмотр Великой китайской стены (Great Wall) и гробниц династии Мин. Было тепло, сухо и пыльно, нас мучила жажда. Экскурсия завершилась обильным китайским обедом в ресторане около гробниц династии Мин, во время которого я выпил много пива. Мы поехали обратно на лимузине «Красное знамя» (Red Flag), в котором не было кондиционера, и меня начало клонить в сон.
Когда мы прибыли в наш пансион Дяоюйтай, шеф протокола уже стоял у дверей, чтобы сообщить, что премьер-министр Хуа Гофэн ожидал нас и хотел встретиться со мной. Утром они не предупредили нас о том, что после обеда состоится встреча, иначе я не поехал бы на эту долгую, утомительную экскурсию. В программе визита говорилось, что после обеда должна была состояться либо встреча, либо экскурсия в Храм Неба (Temple of Heaven). Поскольку они повезли нас на столь утомительный осмотр Великой китайской стены и гробниц династии Мин, мы посчитали, что после обеда у нас будет свободное время. Я устал от подъема на Великую китайскую стену и чувствовал сонливость после выпитого за обедом пива и 90-минутной поездки домой по жаре и пыли. Их тактика напомнила мне тактику коммунистов Сингапура, которые частенько пытались взять нас измором. Я поднялся наверх, принял холодный душ, выпил несколько чашек китайского чая и освежился, как мог. В 16 часов я спустился вниз на двухчасовую встречу.
Мы провели некоторое время, обсуждая тонкости межпартийных и межправительственных отношений. Я спросил: «Будете ли вы поддерживать Коммунистическую партию Индонезии, которая хочет освободить Сингапур, или считаете это несправедливой войной?» Он ответил: «Этот вопрос является гипотетическим, ибо такой проблемы не существует. Вторжение Индонезии в Восточный Тимор было ошибкой, – народ Восточного Тимора должен иметь право выбрать собственную социальную систему и правительство». Я настаивал: «Является ли правильным или ошибочным желание Коммунистической партии Малайзии, именующей себя Коммунистической партией Малайи, освободить Сингапур?» Он ответил: «Выбор собственной социальной системы и собственной формы правления является делом народа Сингапура». Я спросил: «Прав ли буду я, если скажу, что Китай не будет поддерживать освобождение Сингапура Коммунистической партией Малайи, ибо такое освобождение должно быть делом рук народа Сингапура, а не народа Малайзии?» Он выглядел озадаченным, потому что не знал, что Коммунистическая партия Малайи хотела освободить и Малайю, и Сингапур.
В этот момент Сяо Гуанхуа что-то в ярости набросал на листке бумаге и передал записку Хуа Гофэну. Как и подобало жесткому бывшему руководителю службы безопасности, он демонстративно отодвинул записку, не читая, и сказал, что он не знал ситуации, но добавил, что где бы коммунистические партии ни боролись за освобождение народов, они должны были победить, потому что история – на их стороне.
Я объяснил, что КПМ провозгласила себя коммунистической партией, целью которой было освобождение и Малайского полуострова, и Сингапура. Поэтому было бы полезно, чтобы на каком-то этапе КНР ясно заявила о своей позиции, – развитие отношений между правительством КНР и Сингапура является вполне нормальным. Тем не менее, любые межпартийные отношения должны строиться между КПК и Коммунистической партией Сингапура, стремящейся к освобождению Сингапура, но не с коммунистическими партиями иностранных государств, преследующими ту же цель, подобно Коммунистической партии Малайзии или Малайи.
Хуа Гофэн вновь повторил, что иностранная держава не может навязать социалистическую систему другой стране. Но это было не то, чего я боялся, я оказывал на него давление с тем, чтобы он подтвердил позицию Китая относительного того, что стремление Коммунистической партии Малайи освободить народ Сингапура было неверным в принципе. Он уклонился от ответа, сказав, что не знаком с предметом. Я вновь повторил свой вопрос, но Хуа Гофэн снова отказался прояснить свою позицию.
Вместо этого он перешел в наступление, подняв главный вопрос встречи, а именно: сотрудничество между Сингапуром и Тайванем в военной области. Хуа Гофэн начал мягко, сказав, что между народами Китая и Сингапура существовали давние, традиционные, дружеские отношения, а между народом Китая и жителями Сингапура китайского происхождения существовали отношения «подобные родственным». Он выразил надежду, что после моего визита эти отношения еще улучшатся. После этого он вдруг стал серьезным и строгим голосом сказал, что Сингапур поддерживает «отношения в военной области» с «кликой Цзян Цзинго на Тайване». По его мнению, это противоречило позиции сингапурского правительства относительно признания «единого Китая» и неблаготворно сказывалось на развитии отношений между нашими странами.
