овладение властью над временем, причем по рекомендации наимудрейших личностей правители склонятся к тому, чтобы сделать особую точку недоступной ни для кого – например, путем забивания ее взрывами в глубь коры планеты. Если же ввести вместо особых точек путешествия во времени, развивается времяборчество, хронологические эскапады, грабительские экспедиции, появляется темпоральное конквистадорство и хронический гангстеризм, а также попытки монополизировать технику передвижения во времени, правда всегда безуспешные, поскольку изобретенное одними другие рано или поздно смогут повторить.
Если же принять за основу новые времена, то придем к большим войнам во времени. Стратегическая задача при этом окружить противника со стороны будущего и спихнуть его на дно развития, в прошлое, то есть снова начинается регресс. У кого в руках время, у того и власть. Следовательно, за это и будет вестись борьба, усиленная открытием новых тактик нападения и защиты во временном измерении.
– Выходит, что обратимое время-и-это источник несчастий, а не блага? – сказал озабоченный Ипполип. – А нельзя ли это как-нибудь поправить?
– Мы пытались ограничить движение во времени демпферами ускорения и другими предохранителями, государь, – ответил Трурль, – но тогда первой целью заинтересованных лиц становится ликвидация этих ограничений.
– Ну, хорошо, а если взять цивилизацию с богатой духовной культурой, с высоким этическим уровнем, либеральную, гуманную и плюралистическую?
– Такую мы легко можем запрограммировать, Ваше Величество, – сказал Клапауций. – Мы не делали этого, считая, что это тоже ничего не даст, но если такова королевская воля, то прошу взглянуть!.. Трурль!
Трурль быстро нажал на какие-то клавиши, переставил несколько вилок, подкрутил усилитель и вздохнул:
– Готово. Включаю.
– Какая матрица?
– Время как функция изменения гравитационной постоянной.
Свет упал на алебастровые плиты. Трурль сфокусировал изображение…
Кресслин наклонился над столом.
– Это она? – спросил он, глядя на серию моментальных снимков.
– Да, – генерал машинально подтянул брюки, – Севинна Моррибонд. Ты ее узнал?
– Нет, тогда ей было десять лет.
– Запомни, она не сообщит тебе никаких технических подробностей. Ты должен только узнать у нее, есть: у них хронда или нет. И находится ли она в оперативной готовности.
– А она это знает? Вы уверены?
– Да. Он не болтун, но от нее не держит секретов. Он на все готов, чтоб ее удержать. Ведь почти тридцать лет разницы.
– Она его любит?
– Не думаю. Скорее, он ей импонирует. Ты из тех же мест, что и она. Это хорошо. Воспоминания детства. Но не слишком нажимай. Я рекомендовал бы сдержанность, мужское обаяние. Ты это умеешь.
Кресслин молчал, его сосредоточенное лицо напоминало лицо хирурга над операционным полем.
– Заброска сегодня?
– Сейчас. Каждый час дорог.
– А у нас есть оперативная хронда?
Генерал нетерпеливо крякнул.
– Этого я тебе сказать не могу, и ты хорошо это знаешь. Пока существует равновесие, они не знают, есть ли хронда у нас, а мы – есть ли у них. Если тебя поймают…
– Выпустят мне кишки, чтобы дознаться?
– Сам понимаешь.
Кресслин выпрямился, словно уже выучил на память лицо женщины на фотографии.
– Я готов.
– Помни о стакане.
Кресслин не ответил. Он не слышал слов генерала. Из-под металлических абажуров на зеленое сукно стола лился яркий свет электрических ламп. Двери резко распахнулись. Вбежал адъютант с бумажной лентой в руке, на ходу застегивая мундир.
– Генерал, концентрация вокруг Хасси и Депинга. Перекрыли все дороги.
– Сейчас. Кресслин, задание ясно?
– Да.
– Желаю успеха…
Лифт остановился. Дерн отъехал в сторону и снова стал на место. К запаху мокрых листьев примешивался и почти приятный щекочущий запах азотистых соединений. «Прогревают первую ступень», – подумал он. Карманные фонарики выхватили из мрака ячейки маскировочной сетки.
– Анаколуф?
– Авокадо!
– Прошу за мной.
Он шел в потемках за коренастым бритоголовым офицером. Черная тень вертолета открылась во мраке, как пасть.
– Долго лететь?
– Семь минут.
Ночной жук взвился, гудя спланировал, винт его еще вращался, а Кресслин уже стоял на земле, невидимая трава стегала его по ногам, взметаемая механическим ветром.
– К ракете.
– Есть к ракете, но я ничего не вижу.
– Я поведу вас за руку (женский голос). Вот тут смокинг, прошу переодеться. Потом наденете эту оболочку.
– На ноги тоже?
– Да. Носки и лакированные туфли в этом футляре.
– Прыгать буду босиком?
– Нет, в этих чулках. Потом свернете их вместе с парашютом. Запомнили?
– Да.
Он отпустил эту маленькую крепкую женскую руку. Переодевался в темноте. Золотой квадрат… Портсигар? Нет, зажигалка. Блеснула полоска света.
– Кресслин?
– Я.
– Готовы?
– Готов.
– В ракету, за мной!
– Есть в ракету.
Один только резкий луч освещал серебристую алюминиевую лестницу. Ее верх тонул во мраке – казалось, что он должен был идти к звездам пешком. Открылся люк. Он лег навзничь. Его блестящий пластиковый кокон шелестел, прилипал к его одежде, к рукам.
– 30, 29, 28, 27, 26, 25, 24, 23, 22, 21, 20. Внимание, 20 до нуля, 16, 15, 14, 13, 12, 11, внимание, через 6-7 секунд старт, четыре, три, два, один, ноль.
Он ожидал грохота, и тот, который вознес его, показался ему слабым. Зеркальный пластик расправлялся на нем как живой. Вот дьявол, рот затягивает! С трудом он отпихнул назойливую пленку, перевел дух.
– Внимание, пассажир, 45 секунд до вершины баллистической. Начинать отсчет?
– Нет, с десяти, пожалуйста.