— Может быть, есть два сорта людей… — начал Луис, и замолк, так надолго, что Синь сухо отозвалась:

— Ага. Может, даже три. Самые смелые мыслители предполагают, что пять.

— Нет, только два — те, кто могут свернуть язык в трубочку, и те, кто не может.

Синь показала ему язык. Они в шестилетнем возрасте выяснили, что Луис как раз может свернуть язык в трубочку и посвистеть, а Синь — нет, и эта способность определяется генетически.

— Люди одного сорта лишены потребности в определенном витамине. А другие — нуждаются в нем.

— И каком?

— В витамине веры.

Синь поразмыслила над этим.

— Это не генетическое, — объяснял Луис. — Культурное. Метаорганическое. Но для индивидуума это различие не менее реально, чем метаболический дефект. Человек или нуждается в вере, или нет.

Синь все еще размышляла.

— И те, кто нуждается, не верят, что есть такие, кому это не нужно. Не верят, что есть неверующие.

— Надежда? — неуверенно предположила Синь.

— Надежда — не вера. Надежда связана с реальностью, даже если совершенно необоснованна. Вера отвергает реальность.

— Имя, которое можно назвать, не есть истинное имя, — прошептала Синь.

— Коридор, по которому можно пройти, не есть истинный коридор, — согласился Луис.

— Но что дурного в вере?

— Опасно путать реальность с вымыслом, — тут же отозвался Луис. — Путать желание — с возможностью, эго — с космосом. Крайне опасно.

— О-ох! — Синь скорчила гримаску, возмущенная его напыщенностью, но через минуту проговорила: — Не это ли имела в виду мать Терри — «Народу нужен бог, как трехлетнему малышу — матапила». Интересно, что такое матапила?

— Наверное, оружие.

— Я иногда ходила с Розой на увеселения, пока та совсем не ушла в серафимы. И мне вообще-то нравилось. Особенно песни. И когда они восхваляют вещи — знаешь, самые обычные, — и говорят, что все, что мы делаем — свято. Не знаю… Мне — понравилось, — проговорила она, будто защищаясь. Луис кивнул. — Но когда они начинают зачитывать всякую дурь из книги — и что такое «путь», и что значит «открытие», — меня замыкать начинает. Они на все лады твердят, что наружи вообще ничего нет. Вся вселенная — внутри. Ужас какой.

— Они правы.

— А?

— С нашей точки зрения, они правы. Снаружи ничего нет. Вакуум. И пыль.

— Звезды! Галактики!

— Точки на экране. Мы не можем дотянуться до них, добраться. Только не мы. Не при нашей жизни. Наша вселенная — корабль.

Эта мысль была одновременно знакомой до банальности и странной до жути. Синь пораздумала и над ней.

— А наше бытие здесь совершенно, — продолжил Луис.

— Да?

— Мир и изобилие. Свет и тепло. Безопасность и свобода.

«Само собой», подумала Синь, и на лице ее это отразилось.

— Ты учила историю, — настаивал Луис. — Столько страданий. Жил ли кто-нибудь в отрицательных поколениях так, как живем мы? Хоть вполовину так хорошо? Большинство землян жили в постоянном страхе. В боли. Невежестве. Они дрались друг с другом из-за денег и верований. Умирали от болезней, войн, голода. Это было как в Трущобах 2000 или Джунглях. Сущий ад. А здесь — рай. Ангел Терри был прав.

Синь поразилась ярости в его голосе.

— И?

— Так что — наши предки послали нас из ада в ад через рай? Тебе подобная схема не кажется дефектной?

— Ну-у… — протянула Синь, обдумывая его метафору. — К Шестому поколению это и правда несправедливо. А для нас — никакой разницы. К тому времени мы от старости уже не сможем выходить навне. Хотя я бы выковыляла, глянула, каково оно. Даже если там — ад.

— Вот поэтому ты — не ангел. Ты принимаешь тот факт, что наша жизнь, наш полет, имеет цель, не заключенную в ней. Что у нас есть цель.

— Да? Вряд ли. Я на это просто надеюсь. Было бы интересно оказаться… где-нибудь еще.

— Но ангелы не верят, что есть какое-то «еще».

— Тогда они здорово удивятся, когда мы достигнем Синдичу, — ответила Синь. — Хотя мы все к этому времени… Слушай, мне еще для Канаваля таблицы делать… Увидимся на занятиях.

На момент этого разговора обоим было по девятнадцать лет, и они учились на втором курсе. Они не знали, что второкурсники всегда ведут беседы о природе веры и цели бытия.

Конечно, вести следовали за кораблем —или догоняли его — с той минуты, как «Открытие» покинуло планету Дичу, Землю. Первое поколение еще получало множество личных сообщений: «Потомки Росс Бетти — весь Баджервуд болеет за вас!». С течением лет таких становилось все меньше и меньше, пока они не пропали вовсе. Порой возникали проблемы с приемом — был случай, когда радиосвязь прервалась на целый год; по мере того, как росло расстояние до Земли, и в особенности — в последние пять лет, становились нормой искажения, задержки, потери сигнала. И все же «Открытие» не забывали. Доносились слова. Изображения. Кто-то — или какая-то программа — на изначальной планете продолжал направлять в космос тонкую струйку информации: новости, последние научные открытия, стихи и прозу, порой — целые газеты или тома политических комментариев, литературы, философии, критики, искусства, документалистики; только значения слов изменились, и трудно было судить: то, что ты читаешь или смотришь — это вымысел или реальность? — потому что отделить земные фантазии от землянского бытия было невозможно. И с наукой не лучше, потому что за общеизвестное принималось неведомое, и оставались без определения ключевые термины. Первое и второе поколения потратили немало времени, нервов и интеллектуальных сил, анализируя и толкуя сообщения с Дичу. Сообщения о, видимо, кровопролитном конфликте между, очевидно, школами религиозно-философской мысли (хотя с таким же успехом это могли быть национальные или этнические различия), именовавшимися (по-арабски) Истинными Последователями и Подлинными Последователями, даже привели к появлению в первой и четвертой четях соперничающих группировок. Тысячи или миллионы — в сообщении говорилось о миллиардах, но это, конечно, была ошибка или искажение — в любом случае, множество людей на Дичу