простым сообщением: «Любовь к богу и стране подобна огню, прекрасному другу и грозному врагу. Только дети играют с огнем. Мне не нравится эта ситуация, но я пока не могу заменить ни вас, ни ее. Не согласились бы вы потерпеть еще немного? « Он не знал, как отказать своему начальнику, ибо для веота отречение от долга равносильно несмываемому позору. Тейео стыдился собственной слабости и еще сильнее ненавидел женщину, которая пробудила в нем этот стыд.

Первая фраза послания показалась ему загадочной и двусмысленной. Старая Музыка обычно не выражался так витиевато и уклончиво. Сообщение больше походило на закодированное предупреждение. Тейео не знал дипломатических шифров, которые использовались чужаками и контрразведкой Вое Део, и поэтому его начальнику пришлось прибегнуть к намекам. Очевидно, «любовь к богу и стране» означало староверов и патриотов — две подпольные гатайские группировки, фанатично настроенные против инопланетян и иноземцев. Тогда под ребенком, играющим с огнем, подразумевалась посланница.

Неужели она попала под прицел одной из этих группировок? Тейео не находил пока этому никаких подтверждений. А тот человек на улице, с кожаным поясом кинжальщика? Вряд ли он хотел пожелать им доброй ночи. Люди Тейео присматривали за домом посланницы круглые сутки. Правительство Гатаи выделило для этой цели дюжину солдат. Что можно сказать о Батикаме? Будучи рабом и макилом, он не стал бы участвовать в движении патриотов и староверов. Но он мог оказаться членом Хаме — подпольной организации, которая боролась за свободу рабов в Вое Део. Впрочем, как таковой, он не представлял опасности для посланницы, поскольку союз Экумены был для рабов единственным билетом к Йеове и желанной свободе.

Веота смущала загадка из слов. Он переставлял их и так, и эдак, чувствуя себя наивной и глупой мухой, попавшей в паутину политических интриг. Зевая и потирая глаза, Тейео подтвердил прием сообщения, отключил компьютер и отправился в душ. Чуть позже он лег в кровать, выключил свет и тихо прошептал:

— Лорд Камье, придай мне мужества для благого дела.

А потом он заснул, как камень.

Макил приходил в ее дом каждый вечер. Тейео пытался убедить себя, что ничего плохого не происходит. Он и сам развлекался с макилами в счастливые дни перед войной. Их искусство артистического секса привлекало многих мужчин и женщин. Он часто слышал истории о том, как богатые горожанки нанимали макилов, чтобы скрасить свою разлуку с мужьями. Но они делали это скрытно и осмотрительно, а не в такой вульгарной и бесстыдной манере. Посланница вела себя слишком беспечно и дерзко. Она нарушая правила приличия и попирая их моральный кодекс, словно имела какое-то право творить здесь все, что ей хотелось и когда хотелось.

Конечно, у макила были свои причины поддерживать эту связь. Играя на ее страсти и безрассудном увлечении, он высмеивал порядки Уэрела и Гатаи. Он высмеивал Тейео и насмехался над ней самой, хотя она не знала об этом. Но какой бы раб отказался от возможности выставить дураками всех хозяев и правителей планеты?

Наблюдая за Батикамом, Тейео пришел к заключению, что тот действительно был членом Хаме. Его насмешки никогда не выходили за грань дозволенного, и он не пытался обесчестить имя посланницы. Наоборот, он вел себя с куда большим благоразумием, чем она. Смешно сказать, но это макил удерживал ее от позора. Он и Тейео относились друг к другу с холодной вежливостью, но раз или два их взгляды встречались, и между ними возникало бессловесное ироническое взаимопонимание.

А в городе намечался большой религиозный праздник туалитов, который назывался Днем Прощения. Король и Совет направили посланнице официальное приглашение и дали ей лучшую роль в сценарии праздничных торжеств. Тейео поначалу думал только о том, как обеспечить ее безопасность в окружении толпы, возбужденной зрелищами. Но потом Сан сообщил ему, что праздник совпадал с величайшим днем святых, который считался главным в гатайской старой религии. Маленький гид казался очень встревоженным. Он сказал, что староверы оскорблены подменой их собственных ритуалов на чужеземные. По его словам, они могли устроить в городе резню и беспорядки. На следующее утро Сана внезапно заменили стариком, который с трудом говорил на языке Вое Део. Это еще больше обеспокоило Тейео, и он попытался выяснить, куда девался Убаттат.

— Ему дали другое поручение, — ответил старый переводчик на корявой, едва понятной смеси двух языков. — У нас сейчас веселое и приятное время, не так ли, рега? Убаттат получил приятное поручение.

За несколько дней до праздника напряженность в городе начала угрожающе возрастать. На стенах появились лозунги и символы старой религии. Храм туалитов был осквернен. На центральные улицы вышла королевская гвардия. Тейео отправился во дворец и, встретившись с сотрудником государственной безопасности, потребовал освободить посланницу Экумены от участия в публичных церемониях. Он аргументировал это возможностью террористического акта. В тот же день его вызвали в Совет и с демонстративным высокомерием, кивками притворного согласия и унизительным подмигиванием попросили не драматизировать события. Беседа оставила у него тревожное чувство. Увеличив ночной дозор у дома посланницы, он вернулся в маленький барак, который гатайцы отдали под жилье охранникам с Вое Део. Войдя в свою комнату, он увидел открытое окно и записку, лежавшую на столе. Она гласила: «День Прощения избран для убийства. « На следующее утро Тейео явился в дом посланницы и велел служанке разбудить ее госпожу. Солли вышла из спальной комнаты, небрежно набросив простыню на голое тело. Следом за ней тащился сонный и полуодетый Батикам. Веот повел подбородком, приказывая ему уйти, и макил ответил на этот жест спокойной снисходительной улыбкой.

— Я пойду немного перекушу, — сказал он посланнице. — Эй, Реве? У тебя уже готово что-нибудь на завтрак?

Когда оба раба покинули комнату, Тейео повернулся к посланнице и протянул ей клочок бумаги, найденный им на столе.

— Я получил это послание прошлым вечером, мэм, — сказал он. — И теперь мне приходится просить вас об одном одолжении. Не ходите на завтрашний праздник.

Осмотрев записку, она прочитала текст и зевнула.

— Кто вам ее передал?

— Я не знаю, мэм.

— А что это значит: «избран для убийства»? Неужели они не могли выразиться поточнее?

Помолчав около минуты, он сдержанно добавил:

— У меня есть причины… причем, очень серьезные… настаивать на том, чтобы…

— … Я не посещала праздник. Верно? Вы это мне уже говорили.

Она подошла к скамье у окна и села. Простыня распахнулась, приоткрыв ее ноги: голые коричневые ступни с пухленькими розовыми пятками и красивые стройные бедра. Тейео смущенно отвел взгляд в сторону. Повертев в руках клочок бумаги, она усмехнулась и язвительно сказала:

— Если вы считаете, что праздничная церемония настолько опасна, возьмите с собой еще одного охранника. Или двух. Но я должна быть там. Как вам известно, меня пригласил сам король. Мне предстоит зажечь на площади большой костер примирения. Похоже, это все, что они позволили сделать женщине на публике… Одним словом, я не могу отказать королю в его просьбе.

Она протянула Тейео смятый клочок бумаги, и веоту пришлось приблизиться к ней. Солли с наглой улыбкой смотрела ему в глаза. Она всегда улыбалась, когда отвергала его советы или отвечала отказом на просьбы.

— И кто же, по вашему мнению, хочет меня убить? Патриоты?

— Или староверы, мэм. Завтрашний день считается одним из их святых праздников.

— А ваши туалиты, значит, отняли его у них? Но причем здесь союз Экумены?

— Я думаю, что, возможно, правительство Гатаи заинтересовано в подобной провокации. В качестве ответной меры они могли бы раз и навсегда разделаться с оппозицией и подпольем.

Она беспечно рассмеялась и вдруг поняла смысл того, что он ей сказал. Нахмурив брови, Солли желчно спросила:

— Вы считаете, что Совет использует меня как детонатор бомбы, которая уничтожит мятежников? Какие у вас доказательства, рега?