Грузовой корабль на темной морской зыби напоминал поплавок. Его нос то вздымался над волной, то нырял в нее. Траулер из Рас-эль-Хадд закрепился в полумиле от правого борта приближавшегося судна. С его кормы опустили две большие резиновые лодки. В первой разместились двенадцать человек, во второй — десять, среди которых одна женщина. Калейла Рашад села между Эваном Кендриком и молодым султаном Омана.

Все были одеты в военизированную форму, лица почти полностью скрывали капюшоны подогнанных по фигуре резиновых плащей. Помимо парусиновых рюкзаков, висевших на спинах, и водонепроницаемых пистолетов, прикрепленных к поясам, на коленях и локтях каждого были большие круглые, плотно облегающие манжеты. Две лодки, сцепленные друг с другом, кружились на темных волнах, а грузовой корабль тем временем бороздил море, продвигаясь вперед. Но едва его огромная черная стена приблизилась, как с лодки стремительно поплыли к нему. Негромкий шум их моторов поглотили всплески волн. Один за другим «пираты» прикрепили свои манжеты к корпусу судна, и каждый проверил своего спутника слева, чтобы убедиться, что он тоже надежно держится. Все было в порядке.

Медленно, словно вереница муравьев, карабкавшихся по грязному мусорному баку, отряд из двадцати трех человек полез вверх к фальшборту. Там все отстегнули магнитные манжеты и выбросили их в море.

— С тобой все в порядке? — шепотом спросила Калейла Эвана.

— В порядке? — возмутился так же шепотом он. — У меня смертельно болят руки, а ноги, по- моему, остались где-то в море, внизу, но я не собираюсь туда смотреть.

— Ну хорошо, значит, с тобой все в порядке.

— Ты занимаешься такими вещами, чтобы заработать себе на жизнь?

— Не слишком часто, — ответила агент из Каира. — Хотя случалось делать кое-что и похуже.

— Вы все маньяки.

— Я не ходила в тюрьму, битком набитую террористами. Вот это безумие!

— Ш-ш-ш! — остановил их Ахмат Яменни, султан Омана, стоявший справа от Рашад. — Команды лезут через борт. Молчите.

Палестинцы вытащили полусонных сторожевых людей на нос корабля, мидель-шпангоут и корму, а израильтяне тем временем побежали по сходням на верхнюю палубу и захватили пять моряков, сидевших в каюте и попивавших вино. Согласно плану, поскольку они были в Оманском заливе, оманцы побежали на капитанский мостик, чтобы официально заявить капитану, что судно находится под их контролем по королевскому указу, и им надо установить его курс. Команду окружили и обыскали на предмет оружия, отобрали у них все ножи, пистолеты. Затем заперли в каютах, у которых встали то и дело сменяющиеся три охранника.

Капитан, надменный фаталист с торчащей бородой, воспринял все произошедшее невозмутимо: просто пожал плечами, не оказывая сопротивления, не выражая протеста. Он стоял у штурвала и попросил лишь о том, чтобы его первый и второй помощник подменили его в нужное время. Эта просьба была принята, и последующий комментарии капитана подытожил всю его философскую реакцию на события.

— Надо же, теперь на море пиратствуют арабы и евреи. Мир еще более сошел с ума, чем я думал.

С радистом дело обстояло иначе. К комнате связи «пираты» приближались с опаской. Калейла вела двух членов бригады «Масада» и Эвана Кендрика. По ее сигналу двери с грохотом открыли, и коммандос нацелили на радиста оружие. Тот вытащил из нагрудного кармашка небольшой израильский флаг и, усмехнувшись, спросил:

— Как там Мэнни Вайнграсс?

— О Боже! — только и смог вымолвить конгрессмен из Колорадо.

— Этого следовало ожидать, — заметила Калейла.

В течение двух последующих дней, приближаясь по морю к порту Ништун, отряд из Омана работал не покладая рук. Люди сменяли друг друга по часам, удерживая грузовой корабль под своим контролем. Все действовали согласованно, каждый понимал, что это за товар, с которым им приходится иметь дело, понимал и эффективно его уничтожал. С упаковочных клетей были сняты печати, однако на самом товаре не было заметно никаких следов деятельности «пиратов» — все оружие и оборудование имело такой вид, будто оно только что сошло со сборочных конвейеров и доставлено Абделю Хаменди, торговцу смертью.

На рассвете третьего дня корабль вошел в гавань Ништун в Южном Йемене. «Пираты» с Западного берега, оманский отряд и отряд «Масада», равно как и агент из Каира и американский конгрессмен, — все переоделись в одежду, упакованную в их рюкзаках. Наполовину арабы, наполовину европейцы, они надели на себя беспорядочные одеяния случайно нанятых на торговое судно матросов, стремящихся выжить в этом несправедливом мире. Пять палестинцев, выдающие себя за грузчиков из Бахрейна, встали у сходен, которые должны были опуститься через несколько мгновений. Остальные наблюдали с нижней палубы, как на огромном пирсе собираются толпы людей. В воздухе витала истерия, она чувствовалась повсюду. Приплывший корабль был символом освобождения, поскольку богатые и могущественные люди где-то вдали думают, что гордые, страдающие борцы из Южного Йемена очень для них важны. Это был карнавал мщения; не все могли с этим согласиться, однако дикие уста из-под диких глаз издавали воинственные вопли.

Корабль пристал к доку; яростные крики на пирсе буквально раздирали уши.

Отобранные члены команды корабля под пристальными взглядами и дулами оманских сил принялись за привычную работу с механизмами. Длительный процесс разгрузки начался. После того как из специальных креплений были подняты упаковочные клети, их перебросили на грузовую площадку пирса. Бешеные крики приветствовали каждую единицу груза. Через два часа разгрузка завершилась извлечением из недр судна трех небольших китайских танков. И если упаковочные клети приводили толпу в неистовство, то танки ввергли в настоящее безумие. Одетым в неопрятную форму солдатам приходилось сдерживать своих соотечественников, чтобы они не роились вокруг загруженных оружием машин. А людям все это казалось символом огромного значения, невероятным их признанием...

— Господи Иисусе! — сказал Кендрик и, схватив Ахмата за руку, подошел к сходням. — Смотрите!

— Куда?

— Я вижу! — вмешалась Калейла. Она была в брюках, а волосы спрятала под шляпу, как у греческих рыбаков. — Боже, не верю своим глазам! Это он, не правда ли?

— Кто? — раздраженно спросил молодой султан.

— Хаменди! — пояснил Эван, показывая на мужчину в белом шелковом костюме, окруженного людьми в форме и белых арабских одеждах.

Процессия шествовала по пирсу, идущие впереди солдаты расчищали ей путь.

— На нем тот же самый белый костюм, в котором он на фотографиях, висевших в апартаментах Ванвландерена, — заметила Рашад.

— У него их не меньше дюжины! — отозвался Кендрик. — Наверное, думает, что благодаря им он выглядит чистым и богоподобным... Я ему это скажу, он у меня получит сполна!

— Зачем? — спросил Ахмат. — Он защищен, саудовцы не осмелились бы распалить этих безумцев так, чтобы они предприняли какие-нибудь действия. Кроме того, существуют вполне веские причины не ввязываться туда, где задействованы фанатики. Надо дать им утонуть в собственном болоте.

— Дело не в этом.

— А в чем же?

— Вскоре все эти люди, особенно главари из долины Бекаа, обнаружат, что большая часть того, за что они заплатили, просто куча хлама. Хаменди назовут вором, укравшим пятьдесят миллионов. Он станет