пришпорили коней и помчались вслед за своим командиром.

Англичане, выстроившись в каре, посредине которого шли раненые, — кстати сказать, их было совсем не много, — медленно отступали по неровному, каменистому склону, когда их настигли драгуны. Построив конницу в колонну, Данвуди скакал по главе отряда, горя желанием отомстить и надеясь, врезавшись в каре, рассеять англичан одним ударом. Но неприятель знал, в чем его сила: крепко стоя на месте, он встретил кавалеристов штыками. Лошади виргинцев отпрянули, всадники пришли в замешательство, а задние ряды англичан открыли по ним сильный огонь и сшибли с лошади майора и нескольких драгун. Отбившись от врага, англичане продолжали правильное отступление.

Тогда серьезно, но не смертельно раненный Данвуди запретил своим всадникам преследовать неприятеля, ибо в этой неровной гористой местности их попытки были обречены на неудачу.

Теперь драгунам оставалось лишь выполнить печальный долг. Они медленно отошли в горы, увозя с собой раненого командира и убитого капитана. Лоутона они похоронили возле укреплений одного из горных постов, а Данвуди поручили нежным заботам его огорченной жены.

Прошло несколько недель, прежде чем майор Данвуди понравился настолько, что его можно было увезти домой.

Сколько раз за эти недели благословлял он минуту, давшую ему право на заботливый уход его прелестной сиделки! Она не отходила от его постели, нежно ухаживая за ним, собственноручно выполняла все предписания, назначенные неутомимым Ситгривсом, и муж с каждым часом все сильнее любил и уважал ее.

По приказу Вашингтона американские войска вскоре ушли на зимние квартиры, а Данвуди вместе с чином подполковника получил отпуск и разрешение отправиться на родину для окончательного выздоровления. Итак” все семейство Уортон удалилось с арены войны и, пригласив с собой капитана Синглтона, отправилось в спокойное и уютное имение майора Данвуди. Однако перед отъездом из Фишкила они получили письмо, написанное незнакомой рукой и сообщившее им, что Генри здоров и благополучен, а также, что полковник Уэлмир покинул континент и отправился на свой родной остров, потеряв уважение всех порядочных людей в королевской армии.

Да, то была счастливая зима для Данвуди, а на хорошеньких губках Френсис вновь заиграла улыбка.

Начало следующего года американцы вместе со своими союзниками провели в серьезных приготовлениях, чтобы раз и навсегда покончить с войной. На Юге Грин вел с Роудоном note 53 кровопролитные бои, которые покрыли славой полки английского военачальника, однако кончились полной победой американского, ясно доказав, который из двух генералов обладал большими талантами.

Союзные армии постоянно угрожали Нью-Йорку. Держа английское командование в непрерывной тревоге за безопасность этого города, Вашингтон добился того, что неприятель не мог посылать подкреплений Корнваллису и не помог ему добиться успеха.

Когда подошла осень, все указывало на то, что наступил решительный момент. Французские войска, пройдя по нейтральной территории, сблизились с королевской армией, угрожая ей нападением возле Кингс-Бриджа и согласуя свои действия с крупными силами американцев. Союзники не давали покоя английским постам, подходили вплотную к Джерси и постоянно грозили атаковать королевские войска. Приготовления союзников говорили о том, что ожидаются осада и штурм. Тем временем сэр Генри Клинтон, перехвативший несколько писем Вашингтона, отсиживался за укреплениями и из осторожности отказывал Корнваллису, просившему о помощи.

В конце ненастного сентябрьского дня большая группа офицеров собралась возле двери здания, находившегося в самом центре американских войск, угрожавших Джерси. Возраст, мундиры и важная осанка многих из этих воинов говорили об их высоком положении. Но одному из них все оказывали особое уважение, слушали его с особой почтительностью, и было ясно, что он здесь самый главный. Одежда его была проста, но ее украшало множество знаков военных отличий. Он сидел верхом на благородном коне темно-гнедой масти, а вокруг несколько молодых офицеров в блестящих мундирах, как видно, ждали его приказаний и поручений. Те, к кому он обращался, тотчас снимали шляпы, когда же он говорил, все слушали его с глубоким вниманием, свидетельствующим о гораздо большем почтении, чем требует воинский устав. Наконец генерал снял шляпу и спокойно поклонился окружающим. Все поклонились ему в ответ и начали расходиться; с ним остались только личная свита и адъютант. Сойдя с седла, генерал отошел на несколько шагов и заботливо оглядел своего копя, а затем, бросив быстрый, но выразительный взгляд своему адъютанту, вошел в дом. Адъютант последовал за ним.

Войдя в комнату, как видно заранее приготовленную для него, генерал опустился в кресло и некоторое время сидел, погрузившись в размышления, как человек, привыкший советоваться с самим собой. Все это время адъютант стоял, ожидая приказаний. Наконец генерал поднял глаза и сказал обычным для него спокойным голосом:

— Пришел ли человек, которого я хотел повидать?

— Да, ваше превосходительство, он ждет вашего приказа.

— Приведите его сюда, пожалуйста, и оставьте нас одних.

Адъютант молча наклонил голову и вышел. Через несколько минут дверь приоткрылась, и в комнату проскользнул человек. Ни слова не говоря, он скромно остановился у входа. Генерал не слышал, как он вошел, и сидел, глядя на огонь, в глубоком раздумье. Прошло несколько минут, и он произнес вполголоса, как бы обращаясь к самому себе:

— Завтра мы должны поднять завесу и раскрыть наши планы. Да поможет нам небо!

Тут вошедший слегка шевельнулся, и генерал, обернувшись, увидел, что он не один. Генерал молча указал посетителю на камин, и тот подошел поближе, хотя был так плотно закутан — видимо, больше для маскировки, чем для защиты от холода, — что не мог озябнуть. Учтивым движением руки генерал указал ему на стул, но посетитель, скромно поклонившись, отказался сесть. Снова последовало молчание. Наконец генерал встал и, открыв шкатулку, стоявшую на столе перед ним, достал небольшой, но, видимо, тяжелый мешочек.

— Гарви Бёрч, — сказал он незнакомцу, — пришло время порвать всякую связь между нами. Отныне мы должны навсегда стать чужими.

Разносчик откинул капюшон плаща, скрывавший ему лицо, и с минуту пристально вглядывался в своего собеседника. Затем опустил голову на грудь и промолвил:

— Как вам будет угодно, ваше превосходительство.

— Это необходимо. Когда я занял пост, на котором теперь нахожусь, я счел своим долгом подобрать