время следил за вами вчера. Вы держались молодцом...

— Это лишний раз подтверждает мою теорию, сэр, что талантливый человек должен быть талантлив и еще в чем-нибудь, о чем он может не знать всю жизнь. Важно, чтобы представился случай, — нахально ответил ему Аарон Кан.

— Чем это от вас несет? — поморщился капитан.

— Я вчера вел огонь, лежа в огромной луже мазута, и пропитался им, как старый паровоз. У меня все тело зудит от этого дерьма.

— Возьмите из моего мешка сменное обмундирование, — сказал капитан Лоури. — Боюсь, оно мне больше не понадобится.

И Аарон Кан переоделся в свеженькую офицерскую форму капитана, предварительно сняв с нее знаки отличия.

Лоури к утру умер, а когда через неделю сержант Аарон Кан, контуженный и оглушенный, был в бессознательном состоянии взят в плен, то его офицерская форма со споротыми нашивками вызвала у немцев только смех. Они посчитали его перетрусившим офицером и отправили в офицерский лагерь военнопленных в Польшу. А там, спустя еще пару месяцев, кто-то из своих сообщил лагерному начальству, что Аарон Кан — еврей. И немцы перевели Кана туда, где евреев сжигали. И сожгли...

Уже после войны мы с Маргарет приехали сюда в Польшу — чем черт не шутит, когда Бог спит? А вдруг Аарон жив? Вдруг мы его найдем?..

Год мы искали в Польше, а потом Маргарет простудилась и умерла. И я решил больше никогда не возвращаться в Англию. Так и остался жить на земле, в которой лежали мои партнеры — моя жена Маргарет и мой друг Аарон.

Мы выпили еще по рюмке «Яржимбьяка» и, глядя в блекло-голубые глаза старого английского велофигуриста, я подумал, что мне не удастся дожить до восьмидесяти. Не дотянуть.