вовремя, так как, выпустив часть тела за поворот, змея заскользила по карнизу быстрее.
… Враг уходил. Еще мгновение назад казалось, что он, завороженный ее взглядом, сам двинется ей навстречу… Самка Пифона знала, что ни одно живое существо не может выдержать ее взгляда, приводящего в оцепенение и подчиняющего волю и желания. Не раз бывало, она скрыто подползала к стаду пасущихся антилоп и ждала, когда неосторожное животное встретится с ней взглядом. В этих случаях жертва сама медленно приближалась к ней, и самка, продолжая смотреть в расширенные от ужаса глаза жертвы, лениво открывала пасть и глотала ее. Если стадо не замечало гибели своего собрата, ей удавалось так подманить к себе двух, а то и трех животных. Но обычно стадо охватывал ужас, и оно в панике рассеивалось по степи в стремительном беге.
Карниз немного расширился, и змея заскользила быстрее. Затем карниз снова сузился. Самка не думала о том, как она будет возвращаться назад. Главное – проникнуть туда, в долину, она знала о ее существовании, хотя никогда здесь не была, она знала многое, знала и о том, что много лет назад эта долина была густо населена. Но это было так давно, что она не могла вспомнить, когда это было.
Несколько раз она чуть не сорвалась в пропасть, и понадобилась вся ловкость, чтобы удержать длинное громадное тело на узком карнизе. Врага не было видно. 'Только кончится этот карниз, – думала она, – и наступит возмездие'. Враг, поднявший руку на священного стража Кибелы, должен погибнуть. Она прислушалась, не звучит ли голос Великой Матери, но та молчала. Внезапно самка очутилась перед преградой и поняла, что дороги дальше нет. В глубь скал вел узкий проход, в который не могла влезть ее голова. Самка застыла на месте. Положение создалось критическое. Она не могла уползти назад. Это ловушка. Она поняла. Хитрые двуногие заманили ее сюда. Подняла голову и заглянула вниз, в пропасть. Та была так глубока, что дно скорее угадывалось, чем виделось. Внизу, под ней, парили две пары горных орлов. Она почувствовала жажду. Хотелось пить. Болело обожженное тело. В пылу преследования змея не чувствовала боли, теперь же тело горело огнем и саднило, малейшее напряжение мышц вызывало нестерпимую боль, похожую на ту, которую она испытала раньше в реке, перед тем, как напала на катер. Она все-таки попыталась ползти назад и тут же почувствовала, что часть ее длинного тела соскользнула с карниза и повисла над пропастью. С трудом ей удалось снова втянуть свои кольца и закрепиться на карнизе. Снова посмотрела вниз.
Орлы куда-то исчезли. Внезапно непереносимая боль пронзила ее с головы до хвоста. Она почувствовала, как острые когти впиваются в ее тело и рвут, выдирая куски мяса. Это была пытка. Она дернулась и чуть не свалилась в пропасть. На какое-то мгновение орлы – она знала, что это они, ее извечные враги, – оставили ее и взмыли в воздух, но вскоре снова опустились, уселись на нее и принялись за кровавое дело. Пытка усиливалась с каждой минутой. Откуда-то появились еще и еще стаи мучителей. Ее пожирали живьем. Самка Пифона не могла вынести такого позора. Она резко дернулась всем телом и, потеряв опору, свалилась в пропасть. Вслед за ней с пронзительным криком бросилась туча хищных птиц. Началось пиршество.
Вся трагедия не заняла больше часа. Игорь, который не покидал тоннель, был свидетелем гибели Пифона, и как только змея сорвалась в пропасть, выбежал из своего укрытия. Внизу все пространство было заполнено птицами. Казалось, они слетелись чуть ли не со всей планеты. Это был какой-то танец пернатых хищников. Стаи перемещались, словно черные волны, то поднимаясь вверх, уступая свое место другим, то с торжествующим клекотом падая вниз к праздничному столу. В их криках звучало торжество, и весть о нем летела все дальше и дальше, зовя на пир все новых и новых гостей. Оставаться на карнизе было опасно, так как огромные птицы едва не задевали его своими черными, поблескивающими в лучах солнца крыльями. Их светлые, почти прозрачные глаза с черными, как уголь, зрачками тяжело смотрели на прижавшегося к отвесной скале карниза человека. Игорь поспешил укрыться в тоннеле.
Весть о гибели змеи и освобождении долины привела всех жителей поселка в возбуждение. Женщины собирались кучками и горячо обсуждали событие и его предполагаемые последствия. Большинство стало требовать, чтобы Игорь немедленно вел их к своему племени. 'Мы сможем догнать твоего друга сегодня же вечером, – говорили они. – Одному ему будет трудно добраться до своих'. В этом был свой резон. Кроме того, Игорю явно хотелось предстать перед своими товарищами победителем страшного чудовища. Ведь это он заманил змею на узкий карниз. С другой стороны, Владимир взял с него слово, что тот будет, несмотря ни на что, дожидаться его в долине и не сдвинется с места.
Шум в поселке, между тем, нарастал. Десятка три женщин собрали свои нехитрые пожитки и толпой направились к выходу из долины. Игорь догнал их и стал уговаривать подождать до утра. Он было заикнулся о слове, которое дал Владимиру, но его не поняли. Что такое слово и почему его надо держать, до лапифов не доходило. 'Слово – это ветер, – говорили они. – Кто держит слово, тот связан по рукам и ногам. Он дал слово в одних обстоятельствах, но ведь они могут в любой момент измениться. Зачем же давать слово и держать его, если это слово мешает принять правильное решение в изменившейся ситуации? Владимир сам обрадуется, если мы его догоним. Ведь вместе идти легче и веселее'.
Еще месяц назад желание Игоря для всех женщин в поселке было законом, но после того как он побывал на жертвенной доске, его авторитет упал. С ним уже разговаривали на равных. Не то, что с его другом, слово которого стало законом для всех. Владимир – вождь. Игорь же – только спасенная им жертва. Оставляя Игоря одного с женщинами, Владимир не учел этого обстоятельства. Его авторитет мог быть восстановлен, если бы он убил одну или двух возражающих ему женщин, или ударил, но Игорь был неспособен к такому поступку. Вполне адаптировавшись к одной стороне жизни этого народа, к его легким нравам и обычаям, он не мог воспринять другую его часть, по которой жизнь и достоинство женщины имели весьма малую цену в глазах окружающих. Женщина являлась только предметом удовлетворения страсти мужчин, и ее жизнь представляла значительно меньшую ценность, чем жизнь воина. Женщин было много, так как даже кентавры, которые безжалостно уничтожали трупы убитых мужчин, стараясь свести на нет племя лапифов, ценили их женщин, а если те не выдерживали грубого обращения своих похитителей и умирали, заботливо предавали тела Великой Матери, чтобы на месте захоронения выросло новое дерево жизни, из которого выйдет молодая прекрасная нимфа.
Игорь этого не понимал и беспомощно метался от одной кучки шумящих, перебивающих друг друга лапифок, к другой, уговаривал, но от него просто отмахивались. Наконец он сдался и возглавил поход. Вышли часа за три до захода солнца и заночевали уже по ту сторону склона, в лесу.
Чуть свет толпа весело переговаривающихся лапифок двинулась в путь. Лес огласился смехом и криками. Подзывали отставших подруг, аукались, кричали, распугивая дичь далеко в округе. По дороге то и дело встречались заросли амброзии, и люди не испытывали голода. Игорь не мешал им шуметь, надеясь, что их крики услышит Владимир, если он не успел далеко уйти.
К вечеру следующего дня к ним присоединилась толпа диких фавнов. На привале фавны затеяли пляски, а затем, не стесняясь, набросились на женщин, поволокли их в кусты. Те не сопротивлялись. Игорь привык к таким сценам в долине и сам принимал участие в развлечениях своих волосатых веселых друзей. Но это были чужие, не свои, как он мысленно назвал, фавны, и, кроме того, он чувствовал ответственность за доставку женщин в лагерь. Хотел уже вмешаться, но его остановила Пера.
– Не вмешивайся, – тихо сказала она. – Их много, и они убьют тебя.
Пера, как и Ореада, ждала ребенка, и Игорь, с полным на то основанием, считал, что этот ребенок его. Он послушался и снова опустился на землю подле костра. Рядом с ними сидела Ореада, поминутно вздрагивая, когда видела, что кто-то из фавнов направляется к ним.
Игорь на всякий случай натянул тетиву на лук и вытащил из ножен нож.
Ночь прошла тревожно. Фавны бесчинствовали, и поляна то и дело оглашалась их гортанным хохотом. Утром Игорь заметил, что фавнов стало больше. Очевидно, услышав шум, они сбежались со всего леса. Теперь они спали, развалившись в живописных позах возле потухших костров. Участвовавшие в ночном разгуле лапифки спали тут же, даже восход солнца не разбудил их. Остальные были уже на ногах и ждали сигнала. Игорь поднялся, давая знак продолжать путь.
Осторожно, переступая тела спящих, чтобы не разбудить их, Игорь направился к краю поляны, где начиналась тропа, ведущая в покинутый поселок лапифов. За ним тихо, не разговаривая, потянулись женщины.
