восстанавливались медленно. Наконец Владимир смог подняться, подождал еще минут пять и стал тихо пробираться к выходу из ущелья. Дойдя до него, он спрятался за большой камень и стал ждать. От змеи его отделяло всего метров двести. Змея сначала лежала тихо, потом стала проявлять признаки беспокойства. Ее огромная голова приподнялась вверх метров на двадцать и стала раскачиваться. Возбуждение ее с каждой минутой возрастало. Она смотрела вверх, на склон. Внезапно несколько горящих шаров, прочертив в воздухе огненный след, рассыпались вокруг свернувшегося в кольца огромного тела. Один шар, величиной с голову ребенка, ярко пылая, попал в гущу колец. Змея взвилась и преодолела сразу же метров триста вверх по склону. Почти мгновенно она подтянула свое туловище и сделала второй прыжок. Владимир не стал дожидаться и, пригнувшись к земле, кинулся в рощу амброзии.

Миновав ее, он, не останавливаясь, побежал вниз по склону и позволил себе передохнуть только тогда, когда преодолел ложбину между горами и взобрался почти на вершину следующей за ней горы. Высокие густые деревья мешали ему разглядеть, что делается на только что покинутом им склоне. Стремительность змеи встревожила его. Сумел ли Игорь вовремя скрыться на узком карнизе? Змея еще никогда не действовала так стремительно.

Двое суток Владимир шел, почти не останавливаясь, давая себе отдых только ночью. Он забирался в кусты и спал не более четырех часов, часто просыпался и напряженно вслушивался в звуки ночного леса. В эти короткие часы ему снилась мать, он чувствовал прикосновение ее мягких нежных рук. Он снова был маленьким мальчиком, идущим рядом с отцом к берегу озера, ухватившись ручонкой за указательный палец отца. Затем появлялись страшный черный Сэм и рыжий Джонни. Джонни показывал на Сэма и говорил, что тот обязательно съест его. Потом хватал за ухо и начинал с противной улыбкой на лице крутить его. На крик приходил Бэксон и прогонял Джонни. Появлялся отец, брал его на руки, и они начинали спускаться из окна дома. Когда до земли оставалось немного, Владимир просыпался. Над ним сомкнулись густые ветки кустарника. Полнолуние. Ночи как таковой, можно сказать, и нет. Все вокруг заливал желтый свет, похожий на свет неоновых ламп, которые освещали по ночам города Земли. Как давно это было!

Когда мать сказала, что хочет послать его на помощь к отцу, Владимир ничего не понял вначале. Отец был рядом с ним, они жили на своем острове мирной жизнью, и им ничего не угрожало. Подробный рассказ матери показался ему фантастическим вымыслом, настолько неправдоподобным, что он ему не поверил и откровенно сказал об этом матери и присутствующему при этом разговоре отцу. Во время рассказа матери отец молчал, не проронил ни слова, пока она не закончила. Затем, как обычно бывало в затруднительных случаях, вздохнул, снял со стены карабин и молча вышел из дому. Через некоторое время Владимир был свидетелем встречи двух одинаковых, неотличимых друг от друга людей, и каждый из них был его отцом. Тот, что пришел из большого мира, не видел его. Ему угрожала большая опасность. Он был в плену, и все трое, присутствующие в комнате, обсуждали, как выйти из создавшегося положения. После этой встречи Владимир решился и сам сказал об этом матери. Он пережил мучительное повторное рождение. Затем его познакомили с Николаем, и он, уже в новой своей телесной оболочке, снова увидел отца. Он знал, что уже никогда не вернется на остров к своей прежней жизни. Жалел ли он об утраченном? На это он не мог найти ответа. Там, на острове, живет его двойник… он сам… и в то же время уже не он. Постепенно воспоминания о прошлом стали тускнеть и заслонились яркими картинами новой реальности. Единственное, что связывало его с прошлым, был отец, отец, который по замыслу матери не должен был догадываться, кто скрывается под именем Владимира Олянского. Сам Владимир хранил тайну, и только тогда, когда Эльга сообщила ему, что Сергей отказывается бежать, в отчаянии выдал ее, чем привел молодую женщину в недоумение и замешательство.

Хотел ли он возвращения на Землю? Владимир впервые об этом задумался. Раньше это казалось ему само собой разумеющимся. Теперь же… Собственно, что связывало его с Землей? Воспоминания его хранили картины, которые вызывали отвращение: подземные заводы с искалеченными людьми, потайные кладбища детей – жертв преступной медицины… Если и было на Земле что-то, заслуживающее уважение и даже восхищение, – Владимир теоретически допускал такое, – то все прошло мимо него незамеченным. Он хорошо знал историю, с запоем поглощал книги исторического содержания там, у себя на острове, и должен признаться себе, что история его сопланетян не вызывала добрых чувств. Особенно его возмутила история одного правителя. Владимир попытался вспомнить его имя, но не смог. Про себя он дал ему прозвище людоеда и под этим прозвищем запомнил. Больше всего его возмущала рабская психология народа, он никак не мог себе представить, что среди многих миллионов не нашлось ни одного, кто решился бы всадить пулю в лоб этому людоеду. 'Как же все-таки его имя?.. А, черт с ним!' – подумал он, поднимаясь с травяной подстилки и выходя из зарослей,

Лунный свет стал понемногу меркнуть, и на востоке зажглась заря восходящего дневного светила. 'Все же прекрасная планета,' – в который раз подумал он и поймал себя на мысли, что ему будет жаль покидать ее, когда наступит час. 'А собственно, почему я должен ее покинуть?' – внезапно спросил он сам себя и испугался этого вопроса. Несмотря на то, что его спор с Игорем закончился вроде в его пользу, Владимир неожиданно для себя стал находить в доводах Игоря некую, еще не осознанную им до конца справедливость. Во всяком случае, после избиения фавнов и освобождения несчастных лапифок и Игоря от большой жертвы Владимир больше не противился обычаям жителей этой планеты и с удовольствием принимал участие в прославлении Великой Матери. Его уже не приводила, как раньше, в смущение откровенная чувственность вечно юных аборигенок, лишенных всякой заботы о хлебе насущном, получающих все в готовом виде от щедрот Великой Матери. 'А действительно, что же им остается делать, если они получают от природы все, что пожелают, даже не проходящую молодость и бессмертие? Как бы вели себя женщины Земли, если бы очутились в сходных условиях?' Он усмехнулся. Если судить по тому, как вели себя бывшие подруги Сюзанны, щедро дарившие свои ласки бойцам его отряда, то… А впрочем, по этому случаю трудно судить об остальных…

По мере того, как он все дальше и дальше уходил от места, где самки Пифона сторожила выход из долины, в лесу стало попадаться больше дичи. На третий день он подстрелил косулю и с наслаждением поел мяса. Амброзия ему уже порядком надоела, и он за один присест с жадностью съел половину туши убитого животного.

Был уже вечер. Отягощенный сытным ужином, он решил лечь спать пораньше, что и сделал, забравшись, как обычно, в кустарник.

Спал он крепко и проснулся только после восхода солнца. Он уже собрался в дорогу, как вдруг его внимание привлекло необычное дерево. По описанию Ореады он понял, что перед ним древо жизни. Это дерево имело короткий толстый ствол, от которого отходили симметрично три толстые ветви, растущие вверх под небольшим углом. Он вспомнил, что месяц назад Ореада нашла такое дерево в долине и показала ему. Правда, Ореада сказала, что дерево очень старое и больше не плодоносит. Это же дерево было молодое, с ярко-зеленой листвой, и, что самое странное, между отходящими от толстого ствола ветвями находился большей, в рост человека, продолговатый овальный кокон матово-белесового цвета. От толстых ветвей к нему отходило множество тоненьких веточек, концы которых оплетали кокон со всех сторон и уходили внутрь него. Присмотревшись, Владимир заметил, что кокон еле заметно 'дышит'. Во всяком случае, ему так показалось, что движение поверхности кокона напоминает движение грудной клетки человека при дыхании. Ему стало интересно, он уселся поудобнее в нескольких шагах от дерева и стал ждать, что будет дальше. Тем временем 'дыхание' кокона усилилось, и он стал постепенно светлеть, становиться прозрачнее. Через час внутри него проступили контуры человеческой фигуры. Владимиру стало ясно, что он присутствует при одном из самых сокровенных актов планеты – рождении человека из дерева. Веточки, оплетающие кокон, стали на глазах сохнуть и отваливаться от его поверхности.

Завороженный увиденным, Владимир не слышал, как сзади него хрустнула ветка, и пришел в себя только тогда, когда на его плечи навалилась тяжесть и чьи-то цепкие руки схватили его за горло. Оцепенение от неожиданного нападения длилось меньше секунды. Владимир вскинул руки назад, охватил ими плечи нападавшего, резко наклонился вперед и перебросил его через голову. Нападающий оказался рослым фавном, все тело которого, лишенное одежды, заросло густой рыжей шерстью. Фавн брякнулся спиной о землю, но тут же мгновенно перевернулся, вскочил и, выставив вперед длинные руки, пошел на землянина. Владимир не стал ждать, когда фавн вторично вцепится в него, и испытанным приемом провел удар пяткой в переносицу. Фавн хрюкнул и отлетел в сторону. Затем на четвереньках быстро пополз в кусты. Владимир решил, что инцидент исчерпан. Однако вскоре из-за кустов послышался угрожающий рев,