Завтра приезжает иностранная делегация, – строго предупредила она.

– Мы геологи, – Эл наклонился над окошком и протянул еще пару банкнот. – Ищем полезные ископаемые.

– О, тогда другое дело! – администратор смахнула купюры в ящик стола. – Можете жить здесь сколько угодно! Ресторан открывается в восемь утра, а вечером, – она расплылась в улыбке, – выступление мюзик-холла. Советую посетить.

– Непременно, – заверил Эл, в свою очередь одаривая ее улыбкой.

– На второй этаж, направо, – швейцар возвратил пропуск на поселение и, глядя в сторону, тихо спросил:

– Девочек, анашу?

– Девочек в другой раз, сейчас принеси анаши.

– Сколько?

– Пока на четыре раза…

Они поднялись на второй этаж и вошли в номер.

– Зачем тебе анаша? – недоуменно спросил Дон.

– Здесь все приезжие под тщательным наблюдением. Пусть думают о нас, что мы… в общем, темные, но вполне лояльные к местному режиму люди. Так будет безопаснее. Я уверен, что автоинспекторы уже сообщили куда надо о нашем приезде.

В номер тихо постучали.

– Вот, – протянул швейцар небольшой пакетик. – Высший сорт, из пыльцы!

– Сколько?

Швейцар назвал явно несуразную сумму.

– Вот что, аксакал, не считай нас за фраеров! – Эл протянул ему мелкую купюру.

– Как насчет девочек?

– Молодые?

– Четырнадцать лет. Гурии!

– Ну, если гурии, то приведешь завтра. И смотри!

– Что вы, уважаемый, что вы. Больных не держим!

– Ну смотри. Я плачу щедро, но чтобы товар был – экстра!

– Будете довольны, уважаемый! – швейцар поклонился и, пятясь, покинул номер.

– Завтра к вечеру нас уже здесь не будет, – поймав недоуменный взгляд Дона, шепнул Эл.

Он распаковал чемодан и достал пижаму. Из ванной донеслось чертыхание Дона.

– Нет горячей воды! – крикнул тот.

– Ничего, помоемся холодной. После дневной жары это даже приятнее.

Возможно, метод, применяемый Элом, был не совсем честным. Возможно! Но каждый пользуется тем оружием, которое имеет. С одной стороны действовала мощная организация преступного мира, располагающая людьми, властью, связями, средствами, а с другой – он один, человек, от которого нельзя скрыть правду.

Со временем он восстановил все события, происшедшие с ним 'во сне', и постепенно укрепилось убеждение, что это был не сон, а действие неведомых ему сил, могущественных и добрых. Вместе со своим другом и бывшим начальником он получил чрезвычайно важную для людей информацию от старших братьев по разуму и вместе с этой информацией – замечательное свойство видеть суть вещей. Увлеченный проектом создания асимметричных кристаллов для сверхсложной интеллектуальной системы, Эл поначалу забыл о втором даре, полученном на дальней планете. После побега из лагеря этот дар снова вернулся к нему и развился до очень высокой степени. Он находил неведомые ему раньше лекарственные растения, видел сквозь землю и камни. Это он обнаружил богатейшую золотую жилу, ему стали послушны дикие лесные звери, в лесу он безошибочно находил поляны, полные грибов. Он видел их внутренним зрением, не доходя еще до самой поляны, скрытой от него чащей леса.

Эл слышал мысли людей и научил этому сначала Дона, потом Молли и Лоо, затем – своих детей. Он мог бы быть сказочно богатым, мог стать великим лекарем, так как знал, что и чем лечить. Но он не стал им. Он стал врачевателем, как он говорил сам себе, врачевателем язв, поразивших общество. Так ему, во всяком случае, казалось. Прав он был или неправ, не нам об этом судить.

Изгой, скрывающийся от закона, он считал, что самое главное – разорвать опутавшую страну паутину преступной мафии, и он рвал ее сам, где представлялось возможным, рассчитывая, что разрывы, производимые им, приведут к тому, что порвется вся паутина. 'Тогда, – думал Эл, – может быть, настанет час передать человечеству великий дар старших космических братьев'. Он много для этого сделал. Нити рвались, и раскрытая им цепочка вела к тем, кто стоял во главе преступного мира. 'Если столичный уголовный розыск воспользуется той информацией, которую передаю ему я, то дальше дело пойдет быстрее'. Он не считал, как Дон, что общество прогнило насквозь и ему ничего не поможет. Он верил… И не только верил, но и видел и ощущал, что в обществе пробуждаются новые молодые силы, несущие в себе добро и справедливость. Хотя временами ему казалось, что Дон прав, и тогда страшная тоска охватывала его всего без остатка. В эти минуты он начинал думать, что все, что он делает, – все это лишнее, бесполезное, наивное, а может быть, как утверждал его друг, вредное. Может быть, действительно Дон прав, и все это не что иное, как борьба за власть между старой и новой, зарождающейся мафией? Может быть, следует ждать, когда вся эта система сама развалится…

Сюда, в этот южный знойный город, он отправился скорее по инерции, осуществляя давно задуманный план, нежели с уверенностью в необходимости проводимой акции. Эл вдруг засомневался. К сомнению примешивалось необъяснимое чувство беспокойства. Собственно, он все или почти все знал о Рашкуне, так звали фактического правителя этого региона, кроме одного – где хранит тот наворованные и награбленные сокровища. Знать это необходимо, так как простое описание 'подвигов' потомка могущественного хана мигов, как Рашкун сам себя называл, не подтвержденное материальными доказательствами, могло оказаться холостым выстрелом. В папке с делом Рашкуна, которая осталась на хранении у Лоо, были описаны убийства, поборы и взятки, подземная тюрьма с камерами пыток, перегон за рубеж многотысячных стад скота, похищение прямо на улице среди белого дня девушек, и так далее, и тому подобное. Все жители региона знали об этом, но молчали, подавленные страхом. Те же, кто позволял себе лишнее, бесследно исчезали. Вздутые тела без документов вылавливали недели спустя в реке или в коллекторах канализации. Милиция составляла протокол с версией убийства с целью ограбления. Но даже кончика ниточки, ведущей к убийцам, никогда не удавалось схватить.

Все приезжающие в регион подвергались тщательной проверке: кто, куда, зачем? Официальных журналистов и проверяющие комиссии встречали торжественно. Везли на стройки, на поля, затем в охотничьи домики на обильное угощение, и не только…

За другими же устанавливалась тщательная слежка. Их повсюду сопровождали соглядатаи. Вещи их в гостиницах обыскивались. И если что, то ай-ай-ай! Какое несчастье! Пропал в горах или погиб в автокатастрофе… зачем так быстро ездил!

В арсенале было и другое. Человека хватали на улице, заводили в милицейское отделение, били, сильно били… затем составляли протокол о пьянстве и хулиганстве в общественных местах. Тут же находились свидетели. В лучшем случае все кончалось представлением на работу несчастного и соответствующими административными санкциями. Часто же местный суд давал 'преступнику' два или три года за злостное хулиганство и сопротивление милиции при исполнении ею служебных обязанностей. Мало кто возвращался домой. Родственники получали акт медицинского освидетельствования о смерти в результате острого кишечного расстройства.

Эл решил ничего не менять в своей методике: он – археолог, разыскивает клады древних мигов. Естественно, он работает за свой страх и риск и не собирается отдавать находки государству. Двадцать