барахлит.

Сижу я так однажды в сарае, чиню тачку одному дружку, вдруг ко мне мусора катят. Схватили и в ящик. Спрашивают, где краденные разобранные мотоциклы прячу. А я о них ничего не знаю. Оказывается, пошла тогда волна краж этих самых мотоциклов, и, что самое главное, у сынка какой-то очень важной шишки увели импортный мотоцикл. В общем, избили меня до потери пульса. Потом отпустили. Извини, мол, ошибка получилась. С тех пор я как увижу мусора, так на другую сторону улицы спешу перейти.

А года через два случилась со мной беда. Шли мы с дружком из одной компании, справляли день рождения его девчонки. Красивая такая была, чернявая, а глаза – во! Как сливы. Выпили мы, правда, изрядно. А тогда уже указ был о борьбе с этим самым пьянством. Идем, значит, разговариваем громко. А уже часа два ночи. Вдруг догоняет нас мусор и говорит: 'Пройдемте!'. Ну, ясно, куда. А я уже после того случая, известно, боюсь этой организации, как черт ладана. Вырвал я руку, и деру. Тут, значит, подъезд один через проходной двор. Думаю, проскочу его, и будьте здоровы. Дружок мой тоже со мною – шасть в подъезд. А в подъезде ступеньки крутые. Заметь это. Я-то уже по ним вбежал наверх, а мой напарник замешкался. Тут его мусор настиг и кулаком в морду, так, что у него переносица хряснула. Он копыта и откинул. А я стою, как дурак, и с места сдвинуться не могу. Мусор ко мне. И уже кулак занес. Не знаю, может быть, со страху, а пригнулся я и как его головой в живот трахну! Мусор так и покатился вниз. А тут еще мой приятель подниматься начал. Мусор через него и на улицу. Потом выяснилось, что ударился он головою об асфальт. Ну, мне, конечно, и пришили первый срок. Вот так все и началось. Прошел я, значит, повышение квалификации.

В зоне получил сообщение, что у отца на этой почве инфаркт. Любил меня батя. Хоронили его, рассказывали, с почестями… Мамаша поскулила два года да и вышла замуж второй раз. Возвращаюсь я домой, а жить мне, выходит, негде. Муженек ее так и сказал: 'Бандита к себе в дом не пущу!' За то время, что я сидел, он меня уже успел выписать из квартиры. Дали мне две сотни и сказали: 'Езжай и устраивай свою жизнь как хочешь'. Вот и пошло тогда мое устройство. На работу не берут. Жить негде. Ночевал я у дружков по два-три дня, а то и на вокзале, благо поезда ходили круглосуточно и можно было притвориться, что поезда ожидаешь. Ну, а дальше… – Меченый замолчал, встал, ушел во тьму и вернулся через несколько минут, неся охапку сухой тонкой лесины. – Дальше пошло такое, что вспоминать не хочется. – Он переломал лесину о колено и бросил в костер. – Бандит я! Это точно! Зарезать человека мне теперь ничего не стоит. Но скажи мне, вот ты, человек ученый, кто сделал из меня бандита, кто искалечил мою жизнь и, если хочешь, убил моего отца?

Эл внезапно вздрогнул. На него нахлынуло что-то необъяснимое. Потом, спустя несколько дней, он понял, что это, и связал со своим сном, когда во сне он вместе с Кером очутился в огромном зале и видел прекрасную женщину, а потом в кабинете Кера увидел сквозь стены сейфа початую бутылку водки. Но в этот момент, сидя у костра, он еще не понимал всего того, что с ним произошло. Он только чувствовал, что от Дона исходит и падает на него, он ощущал это физически, черная, страшная в своей силе и безысходности тоска. Казалось, каждая клеточка мозга его случайного товарища издает тоскливый вой одинокого волка. Эл невольно зажал уши, но это не помогло…

– Теперь, если поймают, лет пять, а то и все семь добавят, – прервал затянувшееся молчание Коротышка.

– Ну, нет уж! Живым я им больше не дамся! – со стоном проговорил Меченый. – Одного, хоть зубами горло перегрызу, с собой возьму. Эх, автомат бы мне с полным магазином. Зашел бы я в первую попавшуюся мусорню, а последнюю пулю себе в рот!

Эл поверил, что при случае тот так и сделает. И опять на него нахлынула волна, идущая от спутника. На этот раз она была красная по цвету, как кровь, и в этой волне вспыхивали блестящие, раскаленные добела искры.

Теперь, когда запасы еды давно кончились. Меченый мог целые сутки идти, не проронив ни слова. К середине второго месяца после побега они вышли к реке. Идти стало легче. Возле реки деревья росли реже, не образуя непроходимых чащ и завалов. Кроме того, река указывала путь на юг, туда, где проходили рельсы железной дороги, где среди толп людей можно было затеряться, как иголка в стоге сена. Необходимо, правда, добыть одежду, но Меченый сказал, что это пустяк по сравнению с тем, что пришлось преодолеть.

Два раза в мелких заводях, оставшихся от весеннего разлива реки, удалось наловить рыбы. После долгой голодовки, наевшись досыта, маялись животами. На этот раз Эл нашел какую-то неизвестную ему траву, которая, как он точно знал, сам не понимав, почему знает, оказалась лечебной. После того, как ее поели, боли быстро утихли.

– Лежи, не шевелись! Моя белка в глаз стрелить! – на беглецов в упор был направлен трехствольный охотничий карабин. Владелец карабина низкорослый нанец, таежный житель, угрожающе переводил ствол то на одного, то на другого, застигнутых врасплох путников, беспечно заснувших в кустах на берегу реки, не предполагавших, что поблизости расположено одинокое стойбище.

Со стороны реки раздался треск моторки, которая быстро удалялась от берега и вскоре взяла курс на юг. Это один из жителей стойбища поспешил сообщать начальству, живущему, по-видимому, в прибрежном поселке, о поимке беглых.

– Послушай, друг, отпусти ты нас, ради бога, – взмолился с плачем Коротышка.

– Зачем бежал? Нехорошо сделал! Приедет большой начальник, муку привезет. Раз, два, три, –  начал он считать и торжественно объявил: – Семь мешков и еще половина.

– Что он говорит? – спросил Эл Меченого. – При чем тут мука?

– При том самом! – зло ответил тот. – За поимку заключенных дают по два с половиной мешка пшеничной муки.

– Почему с половиной, а не два или три?

– Такая установлена норма, там… наверху. Сволочи! Чтоб вас волки пожрали!

Элу вдруг представилось, что сзади нанца ползет, готовый к прыжку, волк. Вот он напрягся, сейчас прыгнет и вопьется в горло…

Нанец испуганно вскрикнул, быстро повернулся и выпалил сразу из двух стволов. Тотчас как пружина взвился Меченый, и нанец рухнул под ударом его тяжелого кулака.

– Еще один заряд остался. Жалко на тебя тратить, но… – Меченый направил карабин в голову нанца. Тот, очнувшись от удара и поняв, что ему грозит, завизжал, как раненый заяц.

– Не надо, Дон! – тронул его за плечо Эл.

– Хрен с тобою, живи, подонок! – сплюнул Дон, отводя карабин от визжавшего нанца. – Вставай, падлюка! – пнул он лежащего. Тот, сообразив, что ему оставляют жизнь, вскочил и начал кланяться, прижимая руки к груди.

– Кто в стойбище?

– Никого, начальник, никого. Брат уехал.

– Веди!

Нанец, мелко семеня короткими ногами, побежал вперед. Вскоре за деревьями показалось стойбище – две деревянные избенки, из труб которых вился легкий дымок. Рядом паслись лошади.

– Смотри, курва, если обманул, то пристрелю на месте, – пообещал Дон.

В первой избе никого не было. Во второй, при виде вошедших, испуганно забились в угол две молодых нанайки и старуха.

– Эх, давно не щупал бабу! – захихикал Коротышка и потянул за руку одну из молодых женщин. Но тут же получил увесистый подзатыльник от Дона.

– Затихни! Надо быстро уходить, – пояснил он.

Коротышка со вздохом сожаления отпустил женщину.

– Быстро! – Дон снова направил карабин на нанца. – Заряды к карабину и продукты, –