— Но я же не убийца!

— Я знаю, — слабо кивнул Горский, — но о чем это свидетельствует? Только о том, что твой метод — стандартный метод старых детективов — не работает. Ты ищешь, кому выгодно, а на самом деле люди не убивают из-за выгоды. Потому что все выгодно всем. И, значит, преступления совершают из любопытства или потому, что представилась возможность. Как Женя из любопытства съела марку. Как Пашка не знает понятия дозы.

Про Пашку Горский точно заметил. То, что он был до сих пор жив, можно было считать мелким чудом — мелким, на фоне других чудес, которые должны были происходить с человеком, имевшим привычку употреблять все наркотики, до которых он мог дотянуться. По счастью, он ограничивался травой и психоделиками всех мастей — но каждый раз, глядя на него, Антон вспоминал драматическую историю о человеке, везшем из Голландии лист марок и почувствовавшем в аэропорту, что егопасут. Он съел все, что у него было с собой, тем самым променяв несколько лет тюрьмы средней комфортности на пожизненное пребывание в комфортабельной психолечебнице. Если бы дело происходило в России, Антон еще мог бы его понять — но поскольку историю рассказывал кто-то из эмигрантов, приезжавших в Москву на лето, то и ее действие, по всей видимости, происходило не то в Америке, не то в Праге. Кстати, подумал Антон, эта история — еще одно подтверждение, что Женя не могла умереть от передозировки. Разве что — сойти с ума.

— Кстати говоря о дозе, — словно прочитав его мысли продолжил Горский, — я тут беседовал на днях с одним специалистом… так, кажется, твоя версия про пенициллин никуда не годится

— Почему? — удивился Антон.

— Потому что аллергия не убивает в пять минут, — пояснил Горский, — то есть убивает, но если укол сделать. А перорально — это еще полдня можно промучаться. Так что это не только не кислота, но и не пенициллин.

— А что же?

— Мне сказали — все, что угодно. Клофелин, любое сильнодействующее сердечно-сосудистое. Если еще на алкоголь — то не только мотор останавливает, но, как правило, экспертиза ничего не находит. Типа, сердце отказало — и все.

— Надо, наверное, Белову сказать, — забеспокоился Антон.

— Зачем? — удивился Горский, — разве это что-нибудь меняет? В любом случае все лекарства общедоступны. Почти как наркотики — идешь в первую аптеку и покупаешь. Если по рецепту — то у бабок на улице.

— Некоторым образом, это справедливо, — заметил Антон, — ведь, собственно, лекарства и есть наркотики.

— К слову сказать, — ответил Горский, — с наркотиками ты совершенно не умеешь обращаться. Вот ты виделнечто, благодаря покойному Зубову. И что ты сделал с этим? Ты это забыл и вместо того, чтобы думать, что это был за предмет и кто был этот человек, по-прежнему играешь в Шерлока Холмса.

— Предмет мог быть чем угодно. Если бы это было кино, это был бы пистолет — но пистолету нечего делать в этой истории. Женю ведь отравили, а не застрелили.

— Зубова застрелили, — сказал Горский.

— Но его застрелили не на даче Белова, — ответил Антон.

— Ну, — Горский улыбнулся одними губами, — давай подождем, пока кого-то застрелят на даче. Когда вы туда едете?

— В выходные, — ответил Антон. Эта мысль была ему неприятна: после того, как он сегодня утром дозвонился до Белова и сказал ему по телефону о том, что у него есть новые сведения, тот заявил, что на уикэнд снова хочет собрать всех на даче, «потому что уже пора кончать эту историю». Амбивалентное слово «кончать» в этом контексте совсем не нравилось Антону, — в пятницу вечером поедем.

— В пятницу, — задумчиво повторил Горский, — пятница — день Венеры. Шестой день недели по западному календарю.

Поначалу она думала попросить Колю довести ее до клуба, но в последний момент решила, что поедет сама — хотя бы для того, чтобы не напиваться. Проезжая через мост, она кинула взгляд на сожженное здание Верховного Совета и вспомнила, как в ночь событий сидевший у них Смирнов потирал руки и говорил: «Это же мой участок! Подряд на строительство, какой подряд на строительство!». Интересно, подумала Женя, досталось ему что-нибудь или нет? Глядя на белый с черными разводами дом, она вдруг поняла, что понятия не имеет, из-за чего случилась стрельба. То есть Альперович с Ромкой говорили про какую-то финансовую схему с фальшивыми авизо, которую надо было прикрыть — но в деталях ей было лень разбираться. Похоже, что опять наши сражались с ненашими — и наши снова победили. Потому что наши всегда побеждают.

Женя подумала, что это чувство было главным из того, что дал ей Ромка. Наши всегда побеждают. С того момента, как она надела себе на палец кольцо с бриллиантовым цветиком-семицветиком, она навсегда перешла в лагерь победителей. Женя могла — в приступе слабости или раздражения — жаловаться на жизнь, но в глубине души она знала: все ее мечты сбылись. Муж, прекрасная квартира, комфортабельная машина, уикэнды в Европе, отпуска на южных островах. Можно было еще завести себе ребенка, но это когда-нибудь потом. Она еще слишком молода, еще не все взяла от жизни. Не зря же американки рожают только под сорок.

Клуб назывался «Полет», и попала в него Женя случайным, чтобы не сказать таинственным образом. Два дня назад, сразу после того, как Рома улетел в Нижневартовск, FedEx принес ей заказное письмо. «Это круто — отправлять письма по Москве FedExом», — подумала она тогда. Письмо представляло собой сложенную пополам четвертушку тисненой бумаги. На внутренней стороне было напечатано приглашение на вечер в недавно открывшийся арт-клуб, а на внешней, рядом с тисненой эмблемой клуба, был изображен цветок, у которого остался только один лепесток. Предпоследний был уже оторван, ветер уносил его куда-то за пределы белого поля.

Цветок не то был нарисован от руки, не то — напечатан типографским способом. Женя задумалась. Пятый лепесток она оторвала полгода назад, во время случайной встречи с Альперовичем. Недавно, на дне рождения Бори Нордмана, он еще спросил ее — сбылось ли? Ну, конечно, ничего не сбылось. Детская магия перестает работать, когда ты становишься взрослой.

В центре клуба стоял большой самолет, играла незнакомая Жене музыка. Она попробовала потанцевать, но как-то не пошло. Протиснувшись к стойке, она заказала себе «Маргариту» и выпила ее залпом. «Зачем я сюда пришла?» — подумала Женя.

На самом деле она знала ответ: ей хотелось приключения. Отлетавший лепесток был еще одним, невысказанным, желанием — и это совпадение заворожило ее. Нет, теперь Женя уже не хотела ничего отыгрывать назад — она бы предпочла сохранить все, что получила, добавив к этому что-то, для чего трудно было подобрать слова.

В этот момент она увидела Леню. Толстый и неуклюжий, он стоял в центре танцпола, растеряно озираясь. На лице его словно было написано: «А что я здесь делаю?». Костюм мешковато сидел на нем, и он казался старше своих лет — или, может быть, он-то как раз и казался тридцатилетним, тогда как Женя все еще чувствовала себя года на двадцать три максимум.

Она окликнула его, но за грохотом музыки он ее не услышал. Женя поставила допитый бокал на стойку и стала пробираться к Лене, сквозь танцующих и подпрыгивающих людей. «Наверное, я все же старею, — подумала она, — в институте-то вон как отплясывала».

Неожиданно она почувствовала, что устала и уже не хочет никаких приключений. Хотелось напиться, а потом взять такси или попросить Леню довезти ее до дома, рухнуть в кровать, включить телевизор и уснуть. Каждый вечер она собиралась посмотреть какое-нибудь кино, из тех фильмов, что Рома покупал на видеодисках, огромных, как старые виниловые пластинки — но почему-то сон охватывал ее