неделю.

Таким образом, всю субботу Иволга и Ильгет практически не сталкивались. Только к шести вечера Ильгет освободилась.

— Значит так, — решила Иволга, — я хочу посмотреть на Коринту. А то сидишь на этой Алорке... конечно, дом, дети, но я-то привыкла к городу. Надоело. Пойдем пошляемся?

Она свистнула своего пса, черного Карлсона, закинула за плечо гитару.

— А вдруг пригодится?

Дом Ильгет находился не так уж близко к центру, но все же подруги решили идти пешком. Около часа они шли неторопливо, весело болтая, по тенистой, полого сбегающей к морю наискосок Серебряной аллее. В Коринте и улиц почти нет — одни аллеи. Сейчас, к вечеру, народа вокруг стало побольше, то и дело попадались парочки, компании, одиночки, бредущие по Серебряной, скартеры и всадники на породистых лошадях обгоняли прохожих, собаки, как и везде в Коринте, бегающие без поводков, подходили обнюхаться с Карлсоном. Иволга рассказывала о Терре. Она вообще часто говорила о своей земле, и пела терранские песни. Ильгет спросила.

— А тебе не хотелось бы вернуться туда?

— Там у меня ничего нет, — ответила Иволга, — мне некуда возвращаться. Нет жилья, нет друзей, ни работы, ни главное — цели, зачем вообще там жить. Да и дети... конечно, это главное — кем они станут на Терре? Правда, у меня там мама, но она теперь знает, где я, я могу немного помогать... Нет, так лучше. А ты почему спросила — тоскуешь по Ярне?

— Есть немного, — призналась Ильгет.

— Ну ты-то скоро побываешь там.

Ильгет посмотрела на Иволгу, подруга сегодня оделась оригинально, в толстый, будто из натуральной нити связанный, расшитый узорами тервак (на терранском языке он назывался «пончо»). И теперь она в этот тервак куталась, будто мерзла, хотя вроде бы, стояла теплынь.

Ильгет была одета просто — серебристая куртка, белые брюки.

— А тебе хотелось бы побывать на Терре — так? — спросила Ильгет.

— Хотела бы я, чтобы Терру захватили сагоны? Ну и вопросик.

— А воевать на Терре?

— Я бы согласилась. Но конечно, такая перспектива меня не радует. Похоже, у тебя угрызения совести? Иль, у тебя никакой совести быть не должно, ты в ДС.

Ильгет удивилась.

— Почему это у меня не должно быть совести?

— Потому что в следующий раз сагон начнет давить на твою совесть. Ведь вы же уверены, что она — голос Божий, а сагон очень быстренько начнет выдавать себя за Бога. Твоя же совесть тебя и убьет.

— Но чем-то же ты руководствуешься в жизни, а, Иволга?

— Ну да, — согласилась она, — я руководствуюсь простым правилом: все, что помогает распространению сагонов во Вселенной — абсолютное зло и должно быть по возможности уничтожено. Даже если это маленький ребенок. А совести у меня нет. Впрочем, не хочу тебе ничего навязывать. Не мне тебя учить, ты больше меня умеешь в смысле противостояния сагону.

Ильгет несогласно фыркнула. Ее всегда удивляло, чего это в ДС к ней так относятся, откуда они взяли, что у нее есть какие-то особые силы. Да, и в последний раз сагон не одержал победу, при прошлой встрече она как-то смогла справиться, но произошло это — Ильгет чувствовала — на таком пределе умственных и душевных сил, что передави сагон еще чуть-чуть, и...

А при первой встрече у нее и вообще никаких сил не оставалось, она была раздавлена не только физически, но и душевно, до состояния полного безразличия ко всему, кроми боли. И то, что сагон с ней почему-то не справился — это полная, никак от самой Ильгет не зависящая случайность.

Перед подругами раскинулась Бетрисанда.

— Перекресток тысячи дорог... — пробормотала Иволга. Они стояли действительно на перекрестке, от которого лучами расходились чудные волшебные аллеи Коринтского парка. Они особенно прекрасны летом, но и сейчас было на что посмотреть, особенно в Хвойной аллее, где вдоль дороги по низу стелились темные разлапистые кустарники, покрытые яркими ягодами, а выше — этажами бурная растительность, вплоть до взлетающих к небу стремительных прямых сосен. Или в Фонарной аллее, где то и дело менялась экспозиция, и появлялись новые чудные светильники, от излучающих скульптур до странных модерновых сооружений со свисающими лампами в виде абстрактных геометрических фигур. Но сейчас было еще слишком светло, а на негорящие фонари смотреть неинтересно. Подруги выбрали Аллею Молчания.

Здесь выставляли свои работы многочисленные скульпторы Коринты. Немного жутковато — идешь в окружении молчаливых и неподвижных лиц, застывших на середине движения тел. Иволга и Ильгет почти перестали разговаривать, разглядывая статуи, от вполне реалистичных обнаженных фигур спортсменов и танцовщиц, эстаргов в бикрах, до совершенно абстрактных, сплетенных, например, из прутьев, конструкций. Ильгет больше всего привлекало что-то среднее, не копии реальных людей, и не абстракции, а то, что называют авторским видением мира. Например, вот эта, сверкающая синеватой сталью, стремительно выгнутая в броске фигура мастера рэстана, утрированные линии, острые углы суставов, удлиненная спина — но невозможно не узнать в этом человека, и даже прием, который он выполняет.

— И как выразительно, смотри, — поделилась она с Иволгой, — все тело в едином порыве, энергия собрана в одну точку, утрированы все линии, которые участвуют в движении... здорово, да?

Иволга подошла к статуе, наклонилась, прочла поясняющую табличку.

— Это Дебора Вейр! — она повернулась к Ильгет, — ну конечно, чего ты хочешь... она в рейтинге не в первой десятке, но знать ее все знают. Сама Дебора!

— Надо зайти, посмотреть в Сети, — пробормотала Ильгет.

— Конечно, посмотри! И наверняка она где-то полностью выставлена, можно и вживую глянуть.

— Если время будет...

Они миновали аллею, детский парк с совершенно фантастическими аттракционами, стоящий на приколе старый скультер времен Третьей сагонской войны, по которому лазали дети и даже более серьезная публика. Прошли Торжок, площадь, где гарцевали на прекрасных обученных конях всадники, где в одном углу пели, в другом — читали стихи, в центре, у разноцветного фонтана, танцевали, кто-то показывал фокусы с обученными собаками. Прошли Арку Тысячи Радуг и стали спускаться к Набережной.

— Где ужинать будем? — спросила Иволга деловито.

— До «Синей вороны» дойдем?

— А почему нет? Но можно и где-нибудь в другом месте... «Сад Ами», например, очень оригинальное заведение.

— Можно, — сказала Ильгет, -но мне нравится «Ворона». Там просто атмосфера приятная. Не просто пожрать, а... даже посидеть — хорошо.

— Да, атмосфера там чисто эстарговская, — подтвердила Иволга, — другие туда и не ходят. Ну что ж, хоть и далековато, но пошли в «Ворону».

Они постояли немного у парапета, посмотрели на море, синеватое, холодное, мерно бьющееся о берег, наползающее на пустые пляжи, у горизонта почти незаметно переходящее в такое же неяркое зимнее небо. Чайки и бакланы вились едва заметными точками между водой и небом, наполняя воздух еле слышным отсюда криком, а выше чаек то и дело скользили стремительные, сверкающие на солнце точки летательных аппаратов.

— У нас на Терре, в России есть такой город, чем-то похожий на Коринту. Я была там однажды, отдыхала, — сказала Иволга, — Называется Ялта. Там тоже вот так — море, вогнутая дуга Набережной, город, вползающий на горы. Но конечно, сходство весьма отдаленное.

— А я никогда до Квирина не была на море, — призналась Ильгет, — у Лонгина есть только один выход к морю, и мне там не довелось побывать.

Пошли дальше вдоль Набережной. Народу было довольно много — хорошая погода, субботний вечер. Неважно, что еще не лето, что приходится кутаться в куртки. Тем, кто уходит в патруль на теплое время, или тем, кто только что вернулся — хочется глотнуть этого воздуха, пахнущего морем, ветром,