— Совет очищения сейчас слишком занят, чтобы разбираться с вами, — объявил нам адмирал Базана, когда нас уводили в цепях. — Но не волнуйтесь, о вас не забудут. Когда придет время, вы испытаете жесточайшие муки за содеянное вами.

Подземелье, в котором мы находились, представляло собой пещеру, выбитую в небольшой горе. На горе были построены террасы, ведущие на вершину, увенчанную дворцом монархов. Во дворце, как нам сказали, жили члены Совета, их слуги, сборщики податей и надзиратели. Городские канализационные трубы, проходящие над нашей тюрьмой, постоянно протекали, поэтому у нас в камерах с изрезанных трещинами стен и потолка все время сочилась вода.

Один заключенный, который благодаря ловкости и таланту к воровству сумел прожить в этой вонючей могиле более сорока лет, — сказал нам, что темницу начали копать первые несчастные, брошенные сюда, последующие поколения узников несколько веков расширяли ее.

— Попомните мои слова, скоро трещин в стенах будет еще больше, — хихикнул он. — Так уже было во время войны. Они тут расширяли тюрьму для предателей. Рыли комнату за комнатой. Хорошие времена были для старого Оолумпа. Ведь, когда сажают предателя, надо также посадить и его семью. А старый Оолумп приносил им веревки и еду, да. Это было нелегко, конечно, но я жалел всех несчастных, которые попали сюда, чтобы вскоре помереть с переломанными костями или содранной кожей. — Он оскалился, показывая корешки сгнивших зубов. Видимо, это была улыбка. — Последний раз здесь было весело, когда всем заправлял Сарзана. Когда его свергли, почти никого не сажали. Но теперь все изменится. Кажется, старый Оолумп — единственный, кто рад тому, что вы, ориссиане, сделали.

Он внимательно посмотрел на мои серьги.

— Когда придет время, сестра, я могу замолвить словечко палачу. За одну серьгу он сломает тебе шею до начала пытки, и ты ничего не почувствуешь.

Я просидела в зарешеченной камере четыре дня в одиночестве. На четвертый день по коридору проковылял Оолумп. Он нес в руке тусклый факел, и это был первый свет, который я увидела за много- много дней. Очень долго я ничего не ела и пила из ржавой бочки, где было больше грязи, чем воды. Стены камеры сочились сыростью, для отправления большой и малой нужды в углу была просверлена дыра. Поэтому Оолумп показался мне даже приятным.

Я не отвернулась в ужасе при виде его лица, которое, казалось, сгнило до самых костей. Он был одет в рванину, которая когда-то была роскошным платьем, его пальцы высовывались из стоптанных — модных когда-то — башмаков. У меня отняли только оружие и оставили украшения и широкий кожаный пояс, в который были зашиты золотые монеты с изображением Маранонии. Оолумп слезящимися, красными глазами внимательно рассмотрел мои сережки, потом уставился на мою грудь, внимательно снизу вверх оглядел ноги до того места, где их скрывала туника, и закончил осмотр кожаным поясом. Я спокойно выдержала его взгляд и только улыбнулась, чтобы убедить его в моих мирных намерениях.

Широко раскрытыми глазами он смотрел на мой кожаный пояс, забыв свои похотливые мысли. Я вытащила из пояса монету и подняла ее, чтобы он видел.

Облизав губы, он подошел к решетке.

— Что может старый Оолумп сделать для такой красотки?

Я мгновенно схватила его свободной рукой за волосы и подтянула к решетке. Он завыл от боли, когда я прижала его лицо к прутьям. Сквозь стиснутые зубы я прошипела:

— Если старый Оолумп хочет жить, чтобы дышать этим вонючим воздухом, он должен научиться хорошим манерам.

— Прошу прощения, госпожа, — простонал он. — Виноват!

Я отпихнула его, и он едва не упал. С трудом выпрямившись, насколько позволял ему скрюченный позвоночник, он с яростью посмотрел в мою сторону. Я кинула ему монету. Он поймал ее на лету с ловкостью базарного вора. Его гнев прошел, сменившись интересом.

— Можешь меня выслушать? — спросила я.

— Конечно, госпожа.

— Не госпожа — капитан, — поправила его я. — Капитан Антеро.

— Хорошо, пусть будет капитан Антеро. Или генерал, как вам больше нравится. Мне все равно.

— Для начала мне не очень нравятся мои апартаменты.

Оолумп с готовностью кивнул.

— Понимаю, капитан.

— И мне нужна компания, — продолжала я. — У меня есть друг. Слепой старик. Его зовут Гэмелен.

Оолупм снова закивал.

— Я знаю, где его держат.

— Так, теперь вот что, — сказала я. — Я хочу в просторную камеру, где было бы место для двоих, и чтоб было много одеял. Ну и еда, конечно. И…

— Старый Оолумп знает, что нужно капитану, — перебил он меня. Монету он все еще вертел в руках. — Не надо бояться, я не обману. За это можно купить многое. — Он поднял монету в руке. — А когда придет время платить еще, я скажу. — Еще один долгий взгляд на пояс. — Вам, ориссианам, недолго осталось жить в этом мире. Поэтому не надо беспокоиться, что денег не хватит.

И он заковылял прочь.

Не знаю, сколько времени прошло, до того как явились охранники. Невозможно было сосчитать часы и дни в этой беспросветной тьме. Новая камера казалась дворцом по сравнению с первой. Она была гораздо больше, не такая сырая, в каждую стену было вделано по полке с соломенными матрасами и пыльными одеялами, в которых почти не было вшей. И — верх роскоши — в камере были дрова и дырка в потолке для тяги.

Я занималась выкуриванием блох и клопов из одеял, когда привели Гэмелена. Волосы его были спутаны, кожа серая, но шел он бодро, поэтому я решила, что с ним все в порядке.

— Добро пожаловать в новую квартиру, маг, — сказала я. — Можете погреться у огня.

Гэмелен с облегчением вздохнул.

— Слава богам, это ты, Рали. Я думал, меня ведут ломать кости — или что похуже.

Он осторожно подобрался к огню — я не стала ему помогать, чтобы не обидеть, — и уселся возле него на корточках. Принюхавшись к запаху, идущему от бифштекса, принесенного Оолумпом, он спросил:

— Это что, мясо? Настоящее мясо?

— Это крыса, — ответила я, вылавливая из бульона ножку.

— Я начинаю любить крыс, — объявил он, отхлебывая с ложки. — Неплохо. — Крысиная ножка коснулась его губ. Гэмелен схватил ее и принялся жадно обгладывать.

— Можно достать еще, — сказала я. — Я знаю шеф-повара.

Отряхнув одеяло, я укутала его тощие плечи. Он устроился поудобнее, и сквозь его грязную бороду сверкнула довольная улыбка.

— О, как хорошо сидеть в тепле! Теперь я готов умереть. Что касается пыток, которые сулят нам наши хозяева, не думаю, что смогу тешить их долго. Не хотелось умирать на голодный желудок и с прострелом в пояснице.

— Вы слишком много говорите о смерти, волшебник. Лучше поешьте и согрейтесь как следует. Нам нужна ваша мудрость, чтобы сбежать отсюда.

— Вряд ли побег возможен, Рали, — возразил он. — Мы так глубоко под землей, тут нужно год делать подкоп, чтобы увидеть солнце. И магия не поможет. Эти конийцы наложили столько чар кругом, что даже сам Янош Серый Плащ не смог бы свести бородавку с носа старухи.

Я не стала с ним спорить. Я сама пыталась поколдовать, но с первой же попытки наткнулась на защитные чары.

— Но все же должен быть выход, — сказала я. — Я не собираюсь сдаваться просто так. Мой брат сбежал из замка архонтов, а это гораздо труднее. И мне надо позаботиться о своих солдатах. Я втянула их в неприятности. Теперь мой долг — их всех вытащить.

В тот момент мы и услышали пение. Жалобная баллада, исполняемая замечательно чистым