Помню – на зоне у одного нашего «семейника» дома горе случилось, а ему еще сидеть до досрочного полгода. Мы – в ноги хозяину, а он: «Вы хотите, чтобы я сделал невозможное – тогда дайте план в триста процентов!» А это при минусе тридцати двух – еще невозможнее. Любой ценой – получилось! Но про цену я вспоминать не хочу... А батя твой восемь лет назад отпустил такого Привоздикого, спросишь – он подтвердит. А факты были, и виновен по закону, а деньги твой отец не брал сроду! А отпустил!!!! Спроси – почему? А так человеческие отношения легли... И ему не стыдно, и на том свете такие нарушения законов зачтутся... У тебя стержень есть, его сейчас докрасна докалили – погодь, скоро уже в студеную воду... Потерпи... У твоего бати друзья есть? Еще какие! У тебя? – вона, лежит, помирает за вас двоих! Впереди – жизнь. И счастливая... А счастье – это не со смазливой девушкой крем-брюле есть. Плакать хочется – плачь! Ничего постыдного! За нами правда и спокойствие... Жизнь – не блядская... Решили – любой ценой! А эта «любая» – вот такой оказалась... Самое главное понять – зная ее, пошел бы ты на все это снова? Если «да» – то все в порядке... По большому, разумеется, счету... А глупостей конечно, много набодяжили...

Я ведь почему козла этого продырявил – испугался просто. Испугался, что ты умом тронулся, начнешь сейчас дуэли устраивать, да еще и нас с Тихоней – ежели сунемся... А таким выродкам шанса давать нельзя... Жаль, конечно, что подвига этого никто не оценит – но ведь не для медалей же делалось? Время сейчас такое – судьбу переменить трудно, – разлинованное время, разграфленое. Нету царя- батюшки, который за подвиги взял бы и отряхнул от всего – судимый ты, не судимый... Тут хоть двадцать таких упырей слови... Тебе спасибо не скажут, мне тоже... Но это – цена. По любому, большое дело сделали... А за большие дела награждают редко. Чаще за них платить приходится...

Артем ничего не ответил. Он увидел, что из операционного блока в конце коридора медленно вышли хирург с медсестрой – хмурые и усталые. Медсестра звонко цокала каблуками по каменному полу. Ее затянутая в белый халат фигура напомнила Токареву Светлану.

Варшава встрепенулся и тяжело, шумно задышал. Врач застегнул верхнюю пуговицу халата, и Артем сказал себе: «Приготовься к худшему». Потом хирург наклонился к медсестре и погладил ее по волосам.

«Обошлось», – пронеслось в голове Токарева.

Врач сделал еще пару шагов и остановился.

– Плохо дела, – прошептал Варшава. А, может, это прошептал и Артем.

Хирург остановился у какой-то двери и повел пальцем по какому-то списку:

– Если бы шел приговор читать – не остановился бы...

Наконец медсестра и врач подошли совсем близко. Токарев слез с подоконника, кряхтя поднялся с пола Варшава и сделал шаг вперед:

– Ну?!

Артем закрыл глаза и неумело, путая слова, начал про себя молиться...

С тех пор прошло много лет. Рассказывают, что еще живы в Питере люди, которым помнится эта история...