– В Архангельской.

– А я в Кировской отбывал, Омутинский район, поселок Восточный... Короче, у «особиков» такой взгляд бывает, понял?

– Теперь понял.

Тимов дернул плечами:

– Не за что, короче. Я знаю, тебе меня опросить, туда-сюда... Короче, отпускай нас троих. Эти двое, что со мной – если и видели бы, то все равно: ни гу-гу. Но они не видели. Они в воров играют. Несудимые. Ну и не надо, чтобы они... Нам-то еще... Короче, я завтра утром – у тебя, и все повторю. Ксиву возьми, как залог.

Харламов кивнул:

– Да я верю...

Но Тимов покачал головой:

– Возьми, короче, для начальства... Мол, прижал блатного, ценный источник...

– Спасибо, Дима.

Тимов дернул подбородком:

– А кент его – вот он выходит, видать, допросили уже. Короче, я исчез. Не забудь выпустить моих. Пока.

И Тимов, засунув руки в карманы широких штанов, гуляющей походкой пошел прочь. Харламов же подошел ко входной двери бара – оттуда как раз вышли что-то громко обсуждавшие парень с девушкой и хорошо одетый, зажиточный с виду мужчина лет тридцати пяти.

– Товарищ! – быстро окликнул его Степа. У мужчины чуть обвисли плечи, он обернулся.

– Да, именно вы – подошел к нему вплотную Степа. – Вас кто отпустил?

– Сотрудник ваш... – нервно ответил мужчина. – А я что – задержанный был?

– Что вы? – обманчиво улыбнулся Харламов. – Не были... Вы сейчас задержаны!

– Н...не... понимаю... Вы кто? – залепетал мужчина.

Степа укоризненно вздохнул:

– Что-то никто сегодня вечером меня с первого раза не понимает... Руки! Да не вверх, а развернуться ко мне спиной и руки назад! Пофыркай еще!

На запястьях мужчины защелкнулись наручники. Харламов развернул его лицом к себе и рыкнул:

– Фамилия!

– У... Ужинский...

– Сам знаю! Так вот, подозреваемый Ужинский. Около получаса тому назад недалеко отсюда был задержан гражданин Янковские Павел Григорьевич, который уже в машине поведал мне, как он по предварительному сговору с вами, вернее – с тобой, перхоть ты подзолупная, – зарезал девку молодую. Сейчас он уже это пишет и, очевидно, про тебя не забывает...

Ужинский, слушавший Степу с ужасом, прислонился к водосточной трубе и вдруг осел. Звено мятой трубы выскочило из крепления, и Ужинский с жестяным грохотом опрокинулся на асфальт. Охранявший вход старший сержант Плотов подошел к ним поближе, глянул на упавшего мужчину и спросил спокойно Харламова:

– В поддых ты ему, что ли?

– Обижаешь! – хищно оскалился Степа. – По нервам, и в самое яблочко!

Ужинский заворочался на асфальте. Харламов наступил ему на грудь ботинком и сказал, закуривая. – Не теряйте самообладания, уважаемый! К стенке поставят Янковскиса, а тебе, гнида, прокурор на лбу только пятнашку и нарисует! А если мне сейчас явку накарябаешь – так тринадцать получишь! Ну как – по рукам, Ужинский?

Ужинский затравленно глянул на Плотова. Старший сержант сокрушенно кивнул:

– Дело говорит. Ты, милок, соглашайся, а то... Его из лагеря строгого режима поперли за то, что он явку с повинной о подготовке покушения на Горбачева выбил... у семерых.

Ужинский закрыл глаза. Его заколотило. Ссохшимися губами он вдруг замямлил:

– Неужели вы ему верите, что я знал, что он убьет?

– Верим! – заорал Харламов. – Ему – верим! Он ведь чистосердечное пишет, а ты, мразь, разлегся здесь! Подъем! В этапную камеру, сука!

Пока Степа поднимал на ноги враз обессилевшего мужика, из бара выбежал Токарев. После короткого обсуждения Ужинского, как драного кота, поволокли к машине.

Старший сержант Плотов, пока суть да дело, деликатно поинтересовался у Харламова:

– Слушай, а кто такой Янковский?

– Не Янковский, а Янковские, – поправил его Степа. – Это мой двоюродный брат из Риги.

– О, как! – хмыкнул старший сержант.

Началась суета. Даже Токарев на радостях цокал языком:

– Ай да Харламов, ай да сукин сын! На голом месте – развалил до седла!

Степа зарделся от удовольствия...

...Василий Павлович принял решение остаться в баре вместе с Ткачевским и другими вызванными силами, чтобы с прокуратурой доделать мелочи.

Токарев знал, что этот этап работы – самый неблагодарный и скучный, но самый важный для следствия и суда. «Дожимать» Ужинского он доверил «молодежи»:

– Пусть берут на себя ответственность... Харламов, Тульский... Боцман, наверное, уже пришел. Все будет правильно, так он объяснил свое решение Ткачевскому. Тот согласился с начальником, поскольку по-человечески все было понятно – все видели лицо Артура...

...Когда Харламов притащил полубесчувственного Ужинского в 16-е отделение и объяснил все Тульскому, то... То Артур очень спокойно усадил «клиента» посреди комнаты и заварил чайку. Сдерживаясь, Тульский, начал играть в «доброго следователя»:

– Видел, как Свету убили?

– Да, но... Вы поймите!

– Спокойно, спокойно... чем убили?

– Как спицей...

– Куда воткнул?

Наручники у задержанного были сняты Тульским для чаепития, свободной от чашки рукой Ужинский, дрожа, показал на Артуре.

– На себе, ублюдок, показывай! – заорал Харламов так, что подозреваемый облился чаем.

Тульский «возмущенно» одернул его:

– Степа! Ну зачем ты?! Гражданин все рассказывает... раскаивается... правильно?

– Угу...гу... – глотал истерично чай Ужинский. Артур понимающе сочувственно покивал и спросил:

– А за что убили-то?

– Просто так, – всхлипнул Ужинский. – Но это – не я!

Тульский резко отшатнулся, ему было невмоготу больше притворяться добрым.

– Это тебе тоже «просто так»! – Харламов со всей дури вмазал ойкнувшему задержанному по спине – из рук у него вылетела чашка и, упав на пол, разбилась.

– Это на счастье, – сказал Степа. – Но, сука, не на твое. Тебе, падаль, счастья не видать, потому что ты меня рассердить не боишься...

Артур присел перед Ужинским на корточки:

– Слушай! Ты инвалидом хочешь стать!

– Нет!!! Но я же не...

– А веришь, что можешь?!

– Но послушайте, я же даже не...

Сзади подошел Харламов и резко ударил Ужинского ладонями по ушам – > тот завыл и упал со стула на колени.