также немолодой мужчина, явно кого-то ожидавший и для приличия заказавший кофе.
Ты уже слышал о проекте 'К'? — заговорщицки спросила Светлана, подавшись вперед и понизив голос.
— Нет. Что на сей раз придумал недремлющий губер — высадить слонов на Марсе? — усмехнулся я.
— Круче, Глебик, намного круче. Губернатор решил превратить Петербург в кремационную столицу России.
Секунду-другую я переваривал эту новость, после чего, сделав вид, что поправляю галстук, нажал кнопку дистанционного управления диктофоном.
Сверхчувствительный диктофон, который я всегда ношу во внутреннем кармане пиджака, тотчас же начал фиксировать все наши слова.
— Мы, Светочка, культурная столица, ну, может, чуть-чуть криминальная, но уж не кремационная — точно.
— Не веришь? Тогда объясни, зачем правительство города выделяет сорок миллионов долларов для закупки в Германии ста двадцати кремационных печей?
Краем глаза я заметил, что в бар вошел еще один посетитель. Он быстро прошествовал мимо нас и подсел к столику, за которым пил кофе немолодой мужчина. Они пожали друг другу руки.
— Сорок миллионов?! удивился я. — Это какой процент городского бюджета?
— Бешеный. — Света развела руки, пытаясь показать этот самый бешеный процент. — Представляешь, какой кусок? И сколько будет украдено!
— Чья идея? Опять Витадай постарался?
— А кто ж еще? Пришел к губеру, сказал, что у города плохая карма и исправить ее можно, лишь закупив в Германии кремационные печи.
Гражданин Витадай Сергей Гогиевич, 1978 года рождения, был штатным колдуном при губернаторе, что давно уже служило поводом для многочисленных анекдотов. Откуда он взялся, история умалчивает, но в последнее время без этого паренька не принималось ни одно важное решение.
— Так бред же ведь! — не сдержался я.
— Не бред, а повеленье звезд, — поправила Светлана. — Витадай губеру так и сказал: вижу по звездам, что Петербург станет кремационной столицей России.
— А при чем тут Германия? Что, у нас не делают печей?
— Германия? Ты серьезно? Все понимают, а ты нет? Ну, Германия — это модно, современно. К тому же сам президент наш… — Светлана хихикнула и застыла с бокалом почти у самых губ, словно раздумывая, продолжить фразу или поставить многоточие. — Сам президент, как говорится… Оттуда.
В честь собственной смелости она немедленно опрокинула очередную порцию мартини и уставилась на меня, ожидая похвалы.
Я уже приготовился произнести пару мощных фраз про нашего президента, как вдруг из-за соседнего столика раздался крик.
«Вы торговали ими! Негодяй! Я завтра же доложу обо всем руководству!» — кричал мужчина с кофе своему опоздавшему собеседнику. Собеседник сидел к нам спиной, и его лица видно не было.
Ничего не сказав, он встал и двинулся к выходу.
— Нам пытаются испортить вечер, — улыбнулась Светка.
— Уже нет. Так что ты говорила про президента?…
…Утро началось с того, что я проспал. Какие там восемь тридцать!
Был полдень. И — первое в моей жизни опоздание на работу.
Судорожно вспоминая события минувшей ночи, я не мог понять лишь одного: почему, доехав до дома, найдя свой подъезд и пройдя четыре лестничных пролета, я решил присесть на ступеньки отдохнуть. Ну неужели так сложно было поднапрячься и добраться до квартиры? Какой позор — начальник отдела расследований обнаружен спящим в собственном подъезде. И кем обнаружен? Водителем трамвая с восьмого этажа, спешащим на утреннюю смену.
Кстати, а где «Нива»? Выглянув в окно, я обнаружил, что «Нива» на месте, и мысленно похвалил себя: «Ты ас, Глеб, первоклассный водила!» Мысль №2: а как доехал-то?
На кухонном столе лежала Надина записка. Альбомный лист с огромными буквами поперек листа: «АЛКОГОЛИК!» — и внизу справа — маленький P.S.: «Несвоевременная явка в семью — наказывается лишением еды сроком на одни сутки».
«Надеюсь, это шутка!» — подумал я, дернувшись к холодильнику. Он был пуст.
Голодный и злой, я приехал на Зодчего Росси.
— Глеб Егорович, мы думали, вас украли, переволновались тут все. — Агеева стояла в курилке и опять, вопреки требованиям Внутренней Инструкции № 19, стряхивала пепел на дощатый пол.
— Вы, Марина Борисовна, лучше б думали, как принести пользу агентству. Что полезного вы сделали за последние пятнадцать минут?
Агеева фыркнула, затушила недокуренную сигарету и чинной походкой отправилась к себе в кабинет. А я, сосредоточенно жуя «Орбит», чтобы никто не догадался об истинной причине моего опоздания, сел за рабочий стол и включил телевизор. Там — очень кстати — шли питерские новости. Девочка-диктор рассказывала об очередном заказном убийстве.
«Ну? — усмехнулся я про себя, наливая в стакан фруктовый кефир, купленный по дороге. — Кого грохнули на этот раз?»
«Труп Геннадия Самарина с огнестрельными ранениями в голову и грудную клетку был обнаружен сегодня утром на лестничной площадке дома № 32 по Суздальскому проспекту, — сказал телевизор. — Киллер оставил оружие — пистолет ТТ — на месте преступления; это позволяет предположить, что убийство было заказным. Геннадий Самарин в течение последних четырех лет работал председателем Комитета по делам семьи, детства и молодежи администрации Санкт-Петербурга. Он стал пятым чиновником высокого уровня, погибшим от рук киллеров в нашем городе за текущий год».
В это время камера наехала на фотокарточку убиенного.
Я застыл. С экрана на меня смотрел человек, которого я видел вчера в «Окуне».
Тот самый мужчина с чашечкой кофе.
Господи, что же он кричал своему собеседнику? «Негодяй!… Вы продавали!…» Что продавали? Чушь какая-то!
Бессмыслица!
Ходя по кабинету взад-вперед, я пытался сосредоточиться. Голову ломило.
Никогда еще мне не было так хреново.
— Глеб Егорович, вы нашлись? Это радует. — В кабинет бесцеремонно вломился Скрипка, в руках он держал блокнот. — Заказы на батарейки будут? Или нужда в них на данный момент отсутствует?
— Отсутствует. Но это не значит, что к вечеру батарейки не закончатся. Так что купите на наш отдел штук двадцать. И в следующий раз не задавайте бессмысленных вопросов.
Скрипка исчез за дверью, и тут меня осенило. Батарейки! Так ведь я записывал беседу с Ивашиной на диктофон.
Разговор за соседним столиком происходил в то же самое время. Будем надеяться, что и он записался. Пусть не так отчетливо, но записался!
Я вытащил из «дипломата» диктофон и бережно, словно пушинку, переложил его на стол. Сейчас я услышу последние слова Геннадия Самарина и, возможно, узнаю, из-за чего он погиб. Пленка перемоталась. Я включил запись.
«Мы, Светочка, культурная столица, ну, может, чуть-чуть криминальная, но уж не кремационная — точно».
