Она постаралась спустить ноги с постели и, опираясь всем телом на Кирилла, встала. Все суставы болели так, что на глаза у нее набежали слезы. Кирилл просил ее сделать хотя бы несколько шагов.

– Надо немного походить, чтобы у тебя кровь разошлась.

– Да, – выдохнула она, заставляя себя послушаться его уговоров. Больно было дышать, прикосновения к коже были мучительны, ноги ныли от невыносимой тяжести ее веса. Она мерзла… В жизни не было ей так холодно!

Кирилл тихо уговаривал ее двигаться. Его крепкая рука, поддерживая, обвивала ее дрожащую фигуру.

– Твой отец, смотря на меня с небес, наверное, сердится: как я мог допустить, чтобы с его единственным дитятей приключилось такое?! Когда я думаю о том, какой видел тебя в последний раз… – Кирилл покачал головой. – Ты танцевала мазурку в Зимнем дворце. Твои ножки едва касались пола. Сам царь остановился и любовался тобой. Такой огонь, столько жизни! Не было мужчины, который бы не смотрел на тебя с восторгом. Прошло меньше года.., а кажется – целая жизнь.

Теперь от подобной живости не осталось и следа. Каждый шаг давался с мукой, каждый вдох обжигал холодом легкие.

– Пересечь Балтику весной – дело хитрое, – продолжал Кирилл. – Кругом битый лед. Мы остановимся в Стокгольме, погрузим железо, а потом махнем в Лондон. У тебя есть там кто-нибудь, у кого можно укрыться?

Ему пришлось еще раз повторить вопрос, прежде чем она сумела собраться с силами для ответа.

– Эшборны, – выдохнула Тася.

– Двоюродная сестра твоей матери? Гм-гм… Не могу сказать, что меня это радует. Я не слишком высокого мнения о ее семье. И еще худшего – об англичанах.

– П-почему?

– Все они снобы и лицемеры. Англичане воображают, что они самая цивилизованная нация на свете, хотя натура у них грубая и жестокая. Невинности там долго не продержаться… Запомни это. Не верь никому из них. – Кирилл замолчал и, видимо, сообразив, что его характеристики вряд ли покажутся утешительными девушке, которая собирается начать там новую жизнь, постарался вспомнить что-то хорошее об англичанах. – С другой стороны, корабли они строят отличные.

Слабая улыбка тронула губы Таси. Она остановилась и, сжав пальцами его большую руку, прошептала:

– Спасибо.

Лицо его помрачнело от этой трогательной благодарности.

– Нет, племянница, я не заслужил, чтобы ты меня благодарила. Я должен был больше сделать для тебя. Я должен был сам убить Ангеловского до того, как он протянул к тебе свои грязные лапы. Подумать только, что твоя дура-мать обручила тебя с этим мерзавцем! Я ведь слышал, какие ходят о нем слухи.., о том, что он появлялся на людях одетый в женское платье, что он целыми днями курил опиум, обо всех его извращениях… – Он замолчал, потому что Тася глухо ахнула. – Ладно, не стоит теперь вспоминать об этом. – И он снова легонько подтолкнул ее, заставляя сделать еще один шаг. – После этой нашей прогулки я велю юнге принести тебе чаю. Ты должна выпить его весь, до последней капли.

Тася издала какой-то хриплый звук и кивнула. Она мечтала об отдыхе, но мучительная «прогулка» продолжалась до тех пор, пока Кирилл, решив, что на сегодня достаточно, заботливо не усадил ее в кресло. Она буквально обмякла в нем бесформенной грудой, как ревматическая старуха. Кирилл укрыл ее одеялом.

– Жар-птичка ты моя, – ласково произнес он, задержав на мгновение ее пальцы в своей ладони.

– Папа… – еле слышно пробормотала она.

– Да, помню, что он любил так тебя называть. Для Ивана в тебе сосредоточились весь свет и краса мира. А ведь жар-птица – это символ счастья. – Он задумчиво улыбнулся. – Как в сказке говорится, жар- птица может заснуть мертвым сном, а потом пробудиться к новой жизни. – Он принес и положил рядом с ней на полку несколько предметов. – Твоя мать хотела, чтобы их похоронили вместе с тобой. Можешь взять их в Англию. Это кусочки твоего прошлого, они помогут не забыть о нем.

– Нет!

– Возьми, – настаивал он. – Когда-нибудь ты будешь рада, что они у тебя остались.

У Таси перехватило горло, когда она увидела филигранный крестик на золотой цепочке. Его носила всю жизнь ее бабка, Галина Васильевна. В центре его был бриллиантик, окруженный кроваво-красными рубинами. Рядом лежала небольшая, размером с ладошку, иконка Богоматери с младенцем Иисусом. Головы их окружало золотое сияние. При виде последнего предмета глаза Таси наполнились слезами – это был резной золотой перстень, принадлежавший ее отцу. Она потянулась к нему, и тонкие пальцы сжали холодный металл.

Кирилл заметил ее безнадежный взгляд и, одобрительно улыбнувшись ей, сказал:

– Ты в безопасности. Ты жива. Думай об этом, и тебе станет легче.

Тася проводила его взглядом. Затем попробовала облизать потрескавшиеся губы. Во рту у нее пересохло. Да, она была жива, но насчет безопасности… До конца своих дней она будет чувствовать себя загнанным зверьком, за которым идет охота… Все время будет она думать, не пришел ли ее конец. Что это будет за жизнь?

Я жива, подумала она и замерла, ожидая, что почувствует хоть искорку радости, облегчения, чего угодно, лишь бы хоть немного рассеялся этот мрак, заполнивший все ее существо.