И когда Флойд Ивенрайт подходит к заключению своего изнурительного дела против Стамперов, лазутчик с другой стороны окна, позабыв о всякой предосторожности, уже спешит с сообщением в штаб. Надо позвонить Хэнку, быстро сообщить ему, но тихо… Его шпионаж против юниона даст им преимущества только в том случае, если они будут молчать об этом; юнион не будет догадываться, что им уже все известно… Но надо звонить сейчас же! А ближайший телефон в «Пеньке».

— Ивенрайт все рассказал, — сообщает Джо Хэнку, а заодно всем остальным присутствующим в баре. — Они выслушали сколько хватило сил эту парашу и здорово накалились. Говорят, что если ты, как пиявка, сосешь кровь из народа, то они и будут к тебе относиться, как к пиявке. Какая гадость! Сказали, что лучше бы ты им не попадался на глаза, Хэнк. Так что ты думаешь?

А когда он вешает трубку, ему слышится, как из темного конца бара кто-то интересуется, что сказали на том конце провода.

— Хэнк говорит, что, возможно, появится сегодня в городе и сам разберется, — с готовностью объявляет Джо. — Если кто-нибудь тут рассчитывает, что Хэнка Стампера можно напугать сжатыми кулаками, то его ждет большой сюрприз.

Рей, наиболее одаренная половина субботнего танцевального оркестра, приподнимает голову от своего виски: «Серьезное дело», — зато Бони Стоуксу на другом конце бара есть что сказать:

— Жаль-жаль, что Хэнк разорится из-за дурного воспитания, которое ему дал его чванливый отец. С его энергией он действительно мог бы принести пользу обществу, а не оказаться смытым в океан, как пригоршня праха…

— Поосторожней, мистер Стоукс, — предупреждает Джо. — Хэнк вам не прах.

Но для Бони такие предупреждения — пустой звук; его взор прикован к древним трагедиям, происходившим за пределами этих стен.

— И никому не дано знать, по ком звонит колокол, — высокопарно произносит он сквозь грязный носовой платок, — ибо он звонит по тебе.

— Он звонит по дерьму, — возражает тихий голос из седой бороды, владелец которой размышляет в глубине бара о ливере с луком. — Все дерьмо. Всю жизнь ты одинок, и, уж можете мне поверить, помирать тоже придется в одиночку.

Только вернувшись к Джэн и детям, Джо Бену удается усмирить свое возбуждение, обратив всю энергию на покраску; и то каждая минута тянется для него, как якорь, который тащится, не цепляясь, по гумбо. И к тому моменту, когда появляется Хэнк в сопровождении трясущегося Леланда, Джо дважды успевает покрыть все оконные рамы туманно-утренними белилами и уже замешивает их для третьего раза.

Лишней одежды для Ли не оказалось, поэтому, пока Джо водил детей с мешками и масками по округе, а Хэнк ездил за гамбургерами, он сидел, завернувшись в измазанную краской скатерть, перед обогревателем и мечтал оказаться дома в постели; зачем Хэнку потребовалось, чтобы он сопровождал их в вечернем шоу, которое они намеревались устроить в салуне, оставалось для Ли тайной. <<Я нежный цветок, — напомнил он себе с кривой улыбкой, — может, он хочет, чтоб я был рядом на случай, если что- нибудь произойдет, может, он надеется, что меня просто затопчут, — почему бы ему еще настаивать на моем присутствии?»

Хэнк и сам не смог бы объяснить почему, хотя он действительно чувствовал, что присутствие Ли вечером в «Пеньке» для него очень важно… Может, потому, что Малышу нужно своими глазами увидеть, что происходит вокруг него, настоящий мир с настоящими драками, а не эта выдуманная действительность, в которой он проводит большую часть времени, и не те сочиненные кошмары, которыми он и ему подобные запугивают себя до полусмерти. Как это тоскливое бренчание, которое он давал слушать накануне и называл его музыкой, хотя любому очевидно, что в нем нет ни мелодии, ни смысла. Может, это и есть одна из причин, чтобы вытащить его в «Пенек» вместе с нами…

— Гамбургеры, Малыш. Пожуй. — Он ловит белый бумажный мешок, который кидает ему Хэнк. — Я хочу, чтобы ты посмотрел, как дикий лесной народ решает здесь свои неурядицы. — И начинает жевать, с недоверчивым изумлением глядя на Хэнка (какие неурядицы?)

…Или, может, потому, что я хочу, чтобы мальчик хоть раз попробовал спуститься с Ниагары в кофейной банке вместе со мной, чтобы он понял, что этот сумасшедший, о котором он говорил, не только может остаться в живых, но еще и получить удовольствие от своей поездки. (О каких неурядицах ты говоришь, брат? Хотелось бы мне знать. — И моя самодовольная ухмылка сменяется слабой, тревожной улыбкой. — Не та ли, случайно, неурядица, что кто-то решил поиграть с женой одного из этих диких лесных обитателей?)

Когда мы разделываемся с гамбургерами и жарким, одежда Ли уже достаточно подсохла, а Джо Бен прямо места себе не находит из-за того, что пора ехать. Джо только что вернулся после прогулки с Писклей, близнецами и Джонни по соседям и сам не прочь поучаствовать в маскараде. Джо всегда любил переделки, особенно когда в них попадаю я.

Мы едем к «Пеньку» на пикапе, потому что у джипа нет навеса, а вечерок несколько сыроват для прогулок в открытой машине; на небе то спокойно сияет луна, то вспыхивает зарница, и ураганные порывы ветра приносят дождь со снегом. (До тех пор, пока Хэнк не сообщает мне, зачем он собирается везти меня в «Пенек», ощущение малой победы полностью заслоняет от меня все эти вопросы… но постепенно я начинаю спускаться с облаков, и меня охватывает тревога.) На Главной улице так много машин, что нам приходится припарковать свою у пожарной станции и пешком вернуться к «Пеньку». Он переполнен — свет, шум, у входа настоящее столпотворение. Два гитариста, включив усилители на полную мощность, наяривают «Под двуглавым орлом». Никогда в жизни не видел, чтобы здесь было столько народу. Все табуреты у бара заняты, люди стоят даже между ними. Кабинеты тоже заняты, и Тедди помогает официантка из «Морского бриза». Люди стоят у вешалки, у музыкального автомата, у туалета и на эстрадке, шумные группы пьют пиво во всех прокуренных щелях и углах. (И что-то в зловещей улыбке брата Хэнка превращает мою тревогу в настоящий страх.) Я ждал, что салун будет переполнен, я был готов к враждебности, но тот прием, который был нам оказан, когда я, Джоби и Ли показались на пороге, полностью выбивает меня из колеи. Я был готов к тому, что они начнут швыряться столами и стульями, и когда вместо этого они машут руками, улыбаются и поют свои «приветы», я начинаю чувствовать себя не в своей тарелке.

Я иду мимо раздевалки, и парни, стоящие там, которых я едва знаю, приветствуют меня как родного. У бара для нас тут же освобождается три места, и я заказываю три пива.

(Сначала мне пришло в голову, что Хэнк собирается меня выставить перед всей этой толпой и публично оскорбить, устроить публичную порку за мои адюльтерные намерения…)

Старые дружки подходят похлопать меня по спине и оттянуть скрещение эластичных подтяжек. Друзья по мотогонкам интересуются, как я поживаю. Приятели по военно-морской службе, которых я не видел уже несколько лет, произносят свои «Сколько лет, сколько зим!» Десятки парней: «Эй, Хэнк, старый енот, как дела? Давненько, клянусь, давненько. Как дышится?» Я пожимаю руку, смеюсь шуткам и смотрю на лица, мелькающие в зеркале за рядом бутылок.

Никто и слова не произносит о нашем контракте с «Ваконда Пасифик». Ни единый человек!

(Однако по мере того как идет время и ничего не происходит, я решаю — нет, у брата Хэнка нечто худшее на уме.)

Через некоторое время приветствия иссякают, и я получаю возможность как следует оглядеться. Бог мой! Даже для субботнего вечера толпа великолепна. За каждым столом по меньшей мере полный грузовик молодцов — орут, смеются и посасывают пиво. И, Бог ты мой, тут еще и женщин штук двадцать пять! Такого количества я в «Пеньке « никогда не видал. Обычно если в субботу приходится одна на десятерых, считай — повезло, а нынче одна на четверых.

И это наводит меня на мысль, что это значит: женщины не приходят такой толпой в бар, если не играет хорошая группа, нет лотереи или не предвидится драка. Особенно драка. Ничто так не вдохновляет леди, как возможность мордобоя. Визг-крик. Мне не раз случалось наблюдать, как та или иная особа в потной ярости набрасывалась на какого-нибудь малого в каскетке за то, что тот уронил ее папашу, и отделывала беднягу так, как папаше и не снилось. Настоящая схватка. Никогда не обращали внимания? Первые три ряда вокруг рингов всегда заполнены красными орущими ртами: «Задуши этого грязного негодяя, оторви ему голову!»