личико ее залилось румянцем. — Я должна была это сделать после того, что мне снилось прошлой ночью. Но могу вас уверить, что, кроме вас, только один человек в мире целовал меня за всю мою жизнь. Вы, наверное, разочарованы во мне, Дэвид, или шокированы, а может быть, даже огорчены моим поступком?

— Я бы не отдал назад этого поцелуя ни за какие блага!

Он с удивлением отдавал себе отчет в том, что с полным спокойствием смотрит в прекрасные глаза Нэнси Лобиньер. Он говорил твердым и уверенным голосом, и Нэнси теперь обратила внимание на какое-то особенное выражение его лица, чего она не заметила сразу. Сильная тревога отразилась в ее глазах, когда она снова заговорила:

— Дэвид, я уверена, что у вас есть что сказать мне. Давайте придвинем оба кресла сюда к камину, пока нам приготовят ужин. И, пожалуйста, начните с самого начала — с милой Мэри Рок, и старого барона, и Черного Охотника, и забавного, умного старого мельника Фонблэ и не скрывайте от меня ничего, а не то я сама прочту в ваших глазах то, что останется недосказанным.

— Зачем вы меня поцеловали? — спросил внезапно юноша.

— Потому что вы мне очень нравитесь, Дэвид! — спокойно ответила Нэнси.

Она сидела, опершись подбородком о ладонь, и пристально глядела в огонь.

— А не потому, что вы… вы чувствуете жалость ко мне? Не потому, что я деревенский простофиля, как говорила про меня мадемуазель Шарметт?

— Вы самый мужественный человек на свете, Дэвид, за исключением лишь одного — и это Питер Джоэль, Черный Охотник.

— Вы знаете его? — воскликнул юноша и чуть не привскочил с места.

— Я очень люблю вашу мать, Дэвид, и мне кажется, что она меня тоже немного полюбила. Я бы сказала, что она сумела глубже заглянуть ко мне в сердце, чем кто-либо другой до сих пор, и, пожалуй, этим, объясняется то, что я поцеловала вас. Вы мне стали очень близки благодаря вашей матери, Мэри Рок. Она вошла ко мне в сердце и заняла там уголок, который навсегда останется для нее. Она передала мне повесть Черного Охотника, и я люблю его за все то, что он сделал.

Услышав ее слова, молодой охотник вдруг захотел прижаться лицом к золотистой головке девушки, чтобы выразить ей свою благодарность.

— Как жаль, что Анна совершенно иначе думает об этом, — сказал он. — Она боится его, не доверяет ему и даже ненавидит.

— А между тем она должна была бы любить его ради вас! — удивилась Нэнси Лобиньер. — Эти четырнадцать дней и четырнадцать ночей, что он шел через леса, неся вас на руках…

Девушка слегка вздрогнула и умолкла. Внезапно она подняла глаза на юношу и заметила, что его глаза буквально горят.

— Но вы мне еще не начали рассказывать всех новостей, Дэвид, — сказала она с улыбкой. — Пожалуйста, начните скорее и не пропускайте ни одной детали. Я хочу знать все, что случилось с вами до той самой минуты, пока вы дошли до этой двери.

Мало-помалу Дэвид начал чувствовать, что отходит и душой и телом. Теперь, когда не было с этой девушкой никого, кроме молодого охотника, она сумела в несколько минут обнажить свою душу и сделаться его другом — таким другом, словно он знал ее много лет. Если она и заслуживала репутацию кокетки, то ее искренность и врожденная доброта скрывали от юноши этот маленький недостаток. Если ее красота давала обильную пищу ревнивым и завистливым языкам, то Дэвид вовсе не хотел верить всем сплетням. То обстоятельство, что она стояла, опираясь на руку капитана Талона, нисколько не умаляло ее достоинства, а поцелуй, которым она наградила его, Дэвида Рока, не внушал ни малейшего подозрения насчет ее намерения. У юноши было такое ощущение, словно он вдруг нашел надежное пристанище.

Он не стал рассказывать ни о своем приходе в Квебек, ни про неожиданную встречу с Анной, а начал, как просила Нэнси, с замка Гронден. В лице девушки отражались его собственные переживания, по мере того как он рассказывал. Ее сочувствие и умение быстро вникать во все вливали радость в его сердце, и понемногу стало испаряться то чувство разочарования, которое охватило недавно его душу.

Только однажды Нэнси Лобиньер прервала его и достала письмо, которое его мать написала ей.

«Что-то такое в моей душе говорит мне, что вы, так хорошо знакомая с Квебеком, не оставите без внимания моего мальчика и присмотрите за тем, чтобы с ним ничего не приключилось. Вы старше Анны и сумеете быть большой поддержкой для Дэвида, если захотите…»

— Таким образом, Дэвид, вы видите, что немного принадлежите мне, — сказала Нэнси. — У меня есть много общего с Анной: и у меня нет матери, и я тоже ее не помню. Но зато я буду матерью для вас… и для Пьера Ганьона.

Дэвид рассказал ей про свою встречу и знакомство с Пьером Кольбером и о том, что случилось ему видеть у монастыря при свете фонаря.

— Куда бы могла Анна ехать в такой час с интендантом? — спросил он, закончив рассказ. — Я теперь упрекаю себя за то, что не окликнул их.

— И тем не менее я вполне понимаю, почему вы этого не сделали, — медленно произнесла Нэнси, все еще глядя в огонь. — В этом было много необычайного… ночью, с Биго… Я не люблю его, Дэвид. Я открыто признаюсь в этом, несмотря на то, что Пьер Ганьон надо мной смеется и не перестает твердить мне про золотые горы, которые интендант сулит вам. Я не доверяю этому человеку. Но надо полагать, что у Анны была какая-то цель, если она согласилась ехать с ним в такой поздний час, — и, наверное, благая цель. И будем надеяться, что завтра мы узнаем об этом. Я нисколько в этом не сомневаюсь.

Она долго сидела, не произнося ни слова, скрыв рукою лицо от Дэвида. А потом она просияла и с радостной улыбкой повернулась к нему:

— Дэвид, я все это время от вас кое-что скрывала. Я ждала, пока настанет подходящая минута, чтобы рассказать вам. Я знаю, что это будет неприятно вам. Я уже больше не пользуюсь доверием Анны. Мы с ней поссорились.

Дэвид Рок в изумлении уставился на нее, не будучи в состоянии произнести хотя бы одно слово.

— И ссора произошла, главным образом, из-за Биго и… из-за вас, — продолжала Нэнси. — Я презираю Биго и не доверяю ему. Анна любит его и так безгранично верит ему, что во мне это вызывает возмущение. Я знаю, что этот человек представляет собой, а Анна почему-то считает его душой Новой Франции. Я откровенно сказала ей все, что я думаю о нем, и она была взбешена. Я посоветовала ей увезти вас обратно в замок Гронден, а она ответила, что во мне говорит ревность. Я пыталась уверить ее, что во мне говорит только желание видеть вас обоих счастливыми, а она крикнула, что я задалась целью полонить вас в свои сети и что поэтому я так бесстыдно распустила волосы в лодке. Я не выдержала и ответила, что в то время я нисколько не думала о вас, а теперь, пожалуй, буду… Это совершенно вывело ее из себя.

Вот и все, Дэвид. Но, в общем, прелестная ссора. Когда мы встречаемся, мы так нежно воркуем, — когда при этом есть кто-нибудь, — что, наверное, со стороны любо смотреть на нас. Но всего более странно, Дэвид, следующее: несмотря на то, что мы с Анной как будто смертельные враги, я люблю ее больше, чем когда-либо раньше, я убеждена, что и она не меньше любит меня. Недурная путаница, как вы думаете?

Дэвид Рок не успел ответить. В дверь постучали. Вошел черный слуга и подал Нэнси маленький конверт. Девушка только быстро взглянула на него и протянула его своему гостю.

— Это вам, Дэвид, — сказала она, и в ее голосе звучало изумление. — Вы меня простите на несколько минут; пока вы будете читать, я пойду узнаю, что с вашим ужином.

Неуклюжими пальцами юноша вскрыл конверт и прочел:

«Мсье Рок! Я пишу для того, чтобы сказать вам, как я счастлива от сознания, что вы проводите ваш первый вечер в Квебеке в обществе моего лучшего друга Нэнси Лобиньер. Если вы улучите минутку, чтобы навестить меня, я буду рада сказать вам все, что я думаю о вас в связи с тем изумительным зрелищем, которое представилось нашим взорам, моему и мсье Биго, когда мы проезжали мимо дома Лобиньер. Разрешите вам посоветовать в следующий раз, когда вы повторите ваши поцелуи, не стоять между занавесом и освещенной комнатой.

Анна Сен-Дени».

Руки юноши бессильно опустились. Не успел он дать себе отчет в прочитанном, как в дверь снова