– Насколько... – Было очевидно, что сосредоточенность дается Данилову нелегко и фразу он формулирует, будто пытается вкатить на гору тяжеленный камень. – Давай-ка разберемся. Во-первых, почему тебе удалось оторваться от охраны? Ведь Головин, полагаю, держит этих ребят в строгости. – Олег помедлил, добавил:

– А Зубр – и подавно.

– Папа меня любит для меня, а не для себя.

– Редкое качество для родителя.

– Он мудрый. И не сильно ограничивал мою свободу. К тому же... Папа привык быть «неприкасаемым». Подумай сам, кто у нас решится... – Даша осеклась, повернулась к Данилову:

– Олег, а почему тогда нас хотели убить? Если я нужна, чтобы заказчики похищения могли влиять на отца и на его решения?

– Планы оказались нарушены.

– В смысле?

– Я нашел похитителей. И мог выйти на заказчиков. Ты сбежала.

Реализовывать основной план, или «штатный вариант», стало невыгодно или опасно.

Да и для этого нужно было тебя снова поймать. На такой случай бывает дублирующий вариант. Скорее всего, твоя ликвидация.

– Странно. – Голос Даши стал тихим, шелестящим, но вовсе не из-за страха или усталости: девушка была искренне расстроена. – Знаешь, Олег... Ты сейчас говоришь точно так, как те, о ком упоминал. Манекены. Меня хотели убить, а ты называешь это «дублирующий вариант» и «ликвидация».

– Эмоции в бою опаснее чужих пуль.

– А у нас бой? «И вновь продолжается бой, и сердцу тревожно в груди...» – пропела Даша, и Олег по голосу понял – она готова сорваться в истерику.

– Откуда ты знаешь эту песню?

– Папа любит ретро. Когда отдыхает – всегда слушает. – Слезы навернулись девушке на глаза, она прикусила губу:

– Извини. Что-то я совсем разнюнилась.

Продолжай.

– Уверена?

– Да. Если я не сломалась там, в психушке, то и не сломаюсь. Так что за «дублирующий вариант»?

– Думаю, они предположили, что ты помчишься к отцу. Правильно предположили? -Да.

– И устроили засаду. Если бы тебя... убили, это вывело бы Головина из равновесия?

– Даже представить не могу, что бы было!

– Для них – только одно: Головин не смог бы заниматься текущими делами. А его текущие дела теперь, если я правильно понимаю, это нефть, газ и средства их доставки. Это первое. И второе: под гнев Папы Рамзеса можно было бы подставить тех людей, которые мешают организаторам операции.

Даша наморщила лоб:

– Как все сложно, Олег.

– Все просто. Людям нужны деньги, влияние, власть. Все остальное – чужие жизни и смерти – для них несущественно.

– Так кто все-таки эти «они»?

– Не знаю. Твой отец очень богат. У него много врагов.

– И все же?

– Возможно, Головин чего-то не заметил. Или не учел чьих-то интересов. Или не посчитался с ними. Или – переоценил свои силы. Возможно, ему было сделано предложение, которое нельзя отклонить. А он решил, что это – просто торг. Или чья-то блажь. Умение отличать последнее предложение от крайнего – это и есть искусство выживания в мире денег и власти.

– Ты им владеешь?

– Нет. Меня не интересует ни то ни другое.

– А что интересует?

– Жизнь. Солнце. Море. Красота. Любовь.

– Наверное, ты мудр, но... Люди ведь проводят жизни в рутине. И в нищете.

Я же видела твое жилище. Оно куда дальше от моря и красоты, чем папина вилла в Южной Италии.

– И ему нужна эта красота?

Даша задумалась, глядя в одну точку:

– Теперь уже не знаю. – Помолчала, сказала, улыбнувшись совсем неуверенно и грустно:

– Ты прав. Его дело сжигает его. Он совсем перестал радоваться. И улыбаться. Но я его люблю. Как и тебя.

Даша помолчала, потом спросила:

– А командует стрелками этот твой Зубров?

– Не знаю. Это значения не имеет.

– Врешь ты все, – произнесла Даша тихо. – Для тебя – имеет. И очень даже большое. У тебя лицо каменеет.

– Просто я устал.

– Просто ты не хочешь о чем-то вспоминать. Нет, не сейчас именно, вообще, по жизни. Но разве так можно жить, если ты не веришь своему прошлому?

– Не верю?

– Ну да. Все, не буду. Хотя... Может быть, это все и объясняет?

– Что – «это»? И что – «все»?

– Знаешь, у англичан есть такое время: Future in the Past.

– Будущее в прошедшем?

– Вот именно. Не желая верить свершившемуся прошлому, ты словно хочешь сохранить его таким, каким себе представляешь... И – лишаешь себя будущего. А ведь в реальном, а не выдуманном прошлом было что-то важное, очень важное для тебя! И это – не война. Войной люди не живут, а ты – живешь этим. Значит – любовь?

– Скорее – сказка.

Дашины глаза наполнились слезами.

– Вот уж нет! Все сказки кончаются хорошо, а твоя закончилась скверно, значит, это была и не сказка вовсе – обман. Данилов ожесточенно свел губы, бросил сухо:

– Я подумаю над этим.

Даша закрыла лицо руками, и по вздрагивающим плечам Олег понял, что она плачет. Он снова притормозил у обочины, обнял девушку за плечи.

– Ты... не понимаешь... Я ревную тебя к твоему прошлому... Даже не так...

Ведь ты живешь не прошлым, а призраками, оставшимися в твоей памяти... И мне очень-очень страшно.... Я же – живая! Ну не могу я быть лучше идеала, созданного твоим воображением! А ты... Это же нечестно!.. Ты – близкий, хороший, добрый... И вдруг сразу – чужой... Совсем чужой, и я чувствую себя виноватой не знаю в чем, и мне сразу так одиноко... Я очень боюсь, что... Я уже жила в пустоте. Я не хочу больше оставаться одна, понимаешь? Не хочу. Мир без тебя станет совсем пустым.

– Ты не будешь больше одна.

– Правда? – Даша подняла заплаканное лицо, улыбнулась, и огромные глаза засветились голубизной, словно сквозь мутную паутину туч вдруг, разом, проглянуло солнце.

– Правда.

...Дорога снова бежала под колеса блестящей лентой.

– Олег...

– Да?

– Ты не обижаешься на меня?