– Кошки – это маленькие львицы. А мухи – маленькие птицы. – Олег подумал, подытожил:
– Стихи родились.
– Данилов, ты поглупел! Ты очаровательно поглупел! Жди кофе.
– По-турецки?
– По-американски. Instant. Слабый, теплый, с сахаром.
– Божественно.
– Не слышу энтузиазма.
– Энтузиазм противопоказан обыденной и простой жизни.
– Я скоро.
Олег закурил, воровато оглянулся на дверь кухни, подхватил с пола полупустую бутылку с вином и сделал три больших глотка. Откинулся на подушку, бессмысленно улыбаясь и даже не допуская мысли, что... Хотя... Само недопущение какой-то мысли означает только одно: сомнение, эта самая разрушительная из эмоций, уже шевелится в сердце, и вслед ей придут и уныние, и тоска, и одиночество... Невыносимая легкость бытия, непереносимое ощущение счастья...
Все так хорошо, что человек желает сохранить это навсегда, и начинает размышлять, как это сделать, и напрягает мышление, логичное, суровое и абсолютно беспомощное в своей логике у мужчин, и слезливо-неустойчивое и абсолютно беспомощное в жалости к себе – у женщин... А воображение уже обрушивает на бедного человечка все возможные и невозможные горести и печали, все грядущие разочарования, все мыслимые потери... И он, словно загнанный зверек, ищет первопричину таких несчастий и – находит! Она – в ощущении счастья, которое невозможно удержать! И чтобы освободиться от страха потери, остается только разрушить это самое счастье... Укоризной, воспоминаниями прошлой свободы, мечтами о мире там, за стенами дома... И вот – дом уже превратился в жилище, и человек – снова одинок, уязвим, невесел, и жизнь его катится по опостылевшей колее убогою бричкой, и только сны о летящих всполохах упорхнувшего счастья оставляют надежду: пока жив, все повторится! Обязательно повторится! Выбери себе жизнь и – живи!
Впрочем... Все эти мудрствования пусты и никчемны. Человек часто пропускает жизнь потому, что живет именно воспоминаниями о прошлом и надеждами на будущее, теперешнее свое существование полагая лишь прелюдией чего-то значительного, цельного... А жизнь проста и мудра: живи настоящим и получай удовольствие от того, что имеешь сейчас. И можешь при этом представлять себе прекрасное прошлое: никто в твоем прошлом у тебя ничего уже не отнимет, и блестящее будущее: оно не в твоей власти. Живи.
Олег тряхнул головой. Стоило Даше уйти, и он снова занудственно поумнел.
Если бы это напрягало лишь окружающих... Самого себя он изводит куда горше.
Олег нагнулся с дивана и ткнул клавишу кассетника.
Не видны в полутьме глаза, И нет места привычной лести. Что могу я тебе рассказать Полусонной, рассеянной песней?
Песня Петра Катериничева «Не видны в полутьме глаза...».
Даша вернулась, закутанная в махровый халат Олега: он доходил ей до пят. В руке ее была большая кружка с кофе. Девушка уселась на диван, подобрав под себя ноги.
– Держи. Это нам на двоих. И кофе у тебя больше нет.
– Не важно. – Олег отхлебнул горячий напиток.
– Ну как?
– Мокрый.
Даша рассмеялась, откинувшись, полы хадата распались, Олег перегнулся с дивана, поставил чашку на пол, одним движением сдернул халат с плеч девушки...
– Ты просто... – прошептала Даша. – Да...
И снова вихрь сорвал их и понес за собой... На этот раз он был резким и мощным, словно порыв шквального ветра, и сила его не убывала, и он несся сквозь остановившееся время, сметая с трав золото листьев, врываясь в бойницы крепостей и замков, разметывая пламя высоких ритуальных костров... Лишь короткие девичьи вскрики прерывали на мгновение этот безумный полет, и она открывала глаза, невидяще смотрела в темноту и – уносилась снова, захваченная безудержным ритмом шального шквала... Теперь словно вершины древнего Тибета проплывали где-то внизу, полускрытые тяжкими, напитанными ливнем тучами и освещаемые грозовыми разрядами, а двое летели все выше, пока яростная белая вспышка не затмила весь мир и они сверглись вниз вместе, орошаемые теплым муссон-ным ливнем...
...Даша подняла мокрое от слез лицо, провела пальцами по губам, посмотрела на Олега, обняла его, прильнула, хотела что-то сказать и не смогла. Прошептала только:
– Я тебя люблю.
Олег молчал почти минуту. И только потом Даша услышала:
– И я тебя люблю. Хотя этого и не может быть.
– Почему?
– Слишком все похоже на сон.
– Может быть, любовь – это и есть сон? Когда людям не нужно ни о чем говорить и ничего объяснять, когда они могут просто чувствовать друг друга так, словно они – единое?
– Наверное.
– Ты боишься?
– Чего?
– Что придется просыпаться?
Олег промолчал. Даша вздохнула.
– А я – боюсь. Как я этого боюсь! – Даша задумалась, взгляд застыл в одной точке, она махнула рукой:
– К черту их всех! – наклонилась, подняла кружку с кофе, отхлебнула. – Совсем остыл. Теплый и горько-сладкий, как и мечталось.
Будешь?
