Данилов сопроводил Вернера.

– Что? – спросил Вернер сестру Лэри Брайтон, вглядываясь в черты дочери.

Элли спала, дыхание ее было едва-едва заметно, и выглядела девушка столь похудевшей, что казалась теперь совсем ребенком. – Спит?

– Спит, – ответила медсестра. – Ей бы спокойно проспать до утра... – начала она и вздрогнула: близкая пулеметная очередь затарахтела за окном.

Сестра перевела дыхаяие, закончила еле слышно:

– И всем нам – дожить.

Вернер кивнул, продолжая улыбаться своим мыслям, и был он теперь далеко и от этой комнаты, и от больной дочери – один, среди царственного, бессмертного блеска камней. Глаза старика сияли покоем тайного помешательства и неизреченной славы.

Дождь хлынул стеной, сделалось совсем черно, а тут еще пропал свет. За окном сверкали молнии, грохот громовых раскатов слился в единый гул. Мисс Брайтон вышла, вернулась с канделябром. Свечи горели неровно, язычки пламени словно танцевали неведомый танец, свивая по углам причудливые тени.

– Подумать только, как бывает страшно, когда вот так... Словно нет никакой цивилизации, все рухнуло, кануло и только этот домик чудом уцелел среди всполохов молний и бездны океана, – произнесла тихо мисс Брайтон. – Грешно так говорить, но этой девочке, мечущейся в бреду, позавидуешь. Как бы ни был жесток ее бред, а мне сейчас просто жутко.

– Не хотите коньяку, мисс Брайтон? – спросил Данилов.

– Если только капельку. Давит на виски ужасно. Я уже приняла лекарство, но помогает мало.

Олег достал из шкафа бутылку, налил, смешал с содовой, подал медсестре.

Спросил:

– Как вас занесло на Черный континент? По выговору вы англичанка.

Женщина лишь пожала плечами:

– Я с детства была несовременной и романтичной особой. Закончила курсы медсестер при больнице Святой Марты. Работала, работала... С замужеством как-то не сложилось, да я и не стремилась особенно. А в один прекрасный день мне вдруг стало ясно: жизнь может так и пройти среди мостовых Ист- Сайда. Я в детстве зачитывалась Майном Ридом, пусть он и старомоден. И когда доктора Кентона пригласили поработать в Африку, а он позвал меня, я согласилась без колебаний.

Да и сейчас не жалею. Вот только... страшно. Там что, действительно началась война? Надеюсь, нас она не коснется?

«Чужой войны не бывает», – подумал Данилов, но вслух произнес другое:

– Скорее всего, нет.

– Не будут же они нападать на поселок.,. Специалисты нужны при любом режиме.

– Именно так.

– И охрана у нас надежная.

– Надежнее не бывает.

Мисс Брайтон вздохнула:

– Пожалуй, я вздремну. Не беспокойтесь, я умею засыпать так, что слышу больного. Это профессиональное. – Она глянула на Данилова. – И вам нужно поспать, хотя бы чуть-чуть. Иначе вам грозит нервный срыв. Ступайте в холл. И ни о чем не беспокойтесь.

– Спасибо, мисс Брайтон.

Олег вышел, но не в холл. Спустился в маленькую комнату, что служила ему гостевой, когда они ночевали не на острове, быстро разобрал и собрал автомат.

То же проделал со «стечкиным» и с револьвером. Оставил оружие в комнате, прихватив только револьвер, вышел в нижний холл. Охранник из легиона Угрюмо кемарил в кресле.

– Что происходит, Жак? – спросил Данилов.

– Ни черта не разобрать. Но электричество вырубилось и с Ним – все системы слежения.

– Автономные системы тоже?

– Только внутренняя осталась. Можно полюбоваться, как старик Веллингтон в кресле кемарит. А остальные системы кто-то глушанул. И связи никакой.

– Что-то ты мрачный.

– Чему радоваться? Недавно прикатили какие-то оборванцы на армейском джипе и пошли палить из крупнокалиберного пулемета по поселку. Ты, верно, слышал.

– Да.

– Ребята их успокоили. Но вся дрянь еще впереди. Печенкой чую. И еще одно: приехал какой-то штабной, от президента, привез приказ, и все гвардейцы нгоро ушли. И с ними полурота легиона. На весь поселок – полторы дюжины охранников, и те рассредоточены по воротам. И никакой связи. – Жак скривился. – А следом – почти все европейцы из поселка уехали. Сделали ноги. Одни мы сидим.

– Куда уехали?

– Кто куда. Думаю, по своим посольствам. Или под защиту гарнизонов нгоро.

– Грязная игра?

– И подлая. Сидим как петухи на насесте. Галльские. – Жак изобразил губами улыбку. – А курятник в это время обложили соломой и готовятся запалить с девяти краев.

– В такой дождь не страшно.

– Я фигурально. Боюсь, что всех нас скоро будут «немножко резать». Кто-то все сделал так, что поселок остался совершенно беззащитен. Зачем? Чтобы грабить.

Данилов замер. Догадка была где-то рядом, но ухватить ее так и не удавалось: мешало напряжение прошедшего дня, тревога за Элли и – что-то еще, будто кто-то грозный смотрел на него из ночной тьмы немигающим желтым взглядом.

Данилов тряхнул головой, сгоняя наваждение.

– Что-то можно предпринять? – спросил он Жака.

– Ага. Молиться, чтобы ливень шел до утра. Тогда вертолеты не взлетят и любые джипы завязнут. А уж армейские полугрузовички – тем более. Вот только надежда эта слабенькая.

– Что так?

– Ветер с океана. Отнесет тучи дальше. И если что-то готовится... Просто раскисшие дороги никого не остановят.

– Скверно.

– Куда сквернее. Я в легионе восемь лет. Свыкся: рано или поздно обязательно пристрелят. Но мне до окончания контракта – три месяца. Деньжата есть. Начал подумывать, как устроюсь где-нибудь в маленьком городке под Марселем, заведу виноградник, жену-толстушку, кафе открою для местных, да не для дохода, а так, чтобы было с кем языки почесать... Красиво?

– Душевно.

– Вот. А мечтать – вредно. Потому как теперь тоска такая, что хоть гиеной вой... И знаешь, что самое противное? Дорого свою жизнь продать не удастся: если бы собрать ребят, организоваться... А одинокий ниндзя только в кино хорош.

В бою живет мало. – Жак подумал, добавил:

– Хотя, если повезет...

– Повезет.

– Ты оптимист. Если бы белый день... Закрепиться и сшибать эту шпану на выбор. Уложить десять-двенадцать нападающих, да грамотно, на открытом пространстве, остальные и задумаются, на рожон не полезут. А ночью – плохо.

Никто не боится.