– Хорошо, - сказал Петр Васильевич. - Только я совершенно не представляю, как я его буду искать.

На это Дружинин ничего не ответил. Казалось, он спит. Может быть, он и в самом деле задремал, убаюканный редкими-редкими теплыми вздохами моря. Все трое, одолеваемые сном, долго молчали. Наконец Дружинин перевернулся на спину, с хрустом вытянул руки и так громко зевнул, что Миша испуганно сказал:

– Тише!

– Виноват, - засмеялся Дружинин и стал делать гимнастику, разгоняя сон.

Где-то далеко, за обрывами, сонным, хрипловатым голосом пропел петух.

– Слушайте, - сказал Дружинин, дотрагиваясь до колена Петра Васильевича, - как, вы говорите, фамилия этого типа?

– Какого типа?

Петр Васильевич никак не мог привыкнуть к странному мышлению Дружинина: невозможно было уловить, когда у него зарождалась какая-нибудь мысль, таясь под спудом и созревая, пока вдруг не обнаруживалась в виде неожиданного и не сразу понятного вопроса. Петр Васильевич наморщил лоб, силясь понять, о каком 'типе' спрашивает Дружинин, какая подспудная мысль привела его к этому вопросу.

– Н… не улавливаю - какого типа? - еще раз сказал Петр Васильевич с недоумением.

– Ну, этого вашего друга детства, который держит на Дерибасовской улице комиссионный магазин. Колесничук, что ли?

– Ах, вот что! Колесничук. - Петр Васильевич нахмурился и стал злобно покусывать губы. - Такая оказалась гадина!

– Что он собой представляет?

– Вы же видите что. Дезертировал из Красной Армии и теперь торгует на Дерибасовской разным барахлом.

– Вы его давно знаете?

– В одной гимназии учились, начиная с приготовительного класса. И потом - всю жизнь… До самого последнего времени… Сколько раз он приезжал в Москву со своими годовыми отчетами! Всегда у нас останавливался… И я у него перед самой войной жил… Друг детства! - почти с отчаянием говорил Петр Васильевич. - Вы подумайте только!

– Бывает, - сухо заметил Дружинин.

– Да, но что же это такое? Это значит - в его душе все время жил мещанин, мелкий собственник, трус, обыватель, лавочник?

– Что ж удивительного? - сказал Миша, изо всех сил борясь с утренней зевотой и напрягая скулы. - Родимые пятна капитализма.

– Вот именно! - оживился Петр Васильевич. - Все-таки в конце концов заговорил лавочник.

Дружинин с интересом мотнул головой:

– А что, этот ваш дружок Колесничук разве из купеческой семьи?

– Собственно, не совсем из купеческой, но близко к тому. Его батька был приказчиком у братьев Пташниковых.

– Стало быть, по торговой части. Так, так… Богато жили?

– Где там! Всю жизнь перебивались. Эти самые знаменитые братья Пташниковы из своих приказчиков все соки выжимали. А вот поди ж ты!..

– А что он вообще за человек? Не предатель?

Петр Васильевич задумался:

– Кто его знает… Видно, в чужую душу не влезешь.

– Нет, я не об этом. Как он в детстве, в гимназии? По природе было в нем что-нибудь предательское или не было? Вы понимаете, о чем я говорю? Ну, там, по отношению к товарищам… Не ябедничал? Не шептал на ухо учителям?

– Это нет, - решительно сказал Петр Васильевич. - Вообще всегда был замечательный товарищ. Но, повторяю, как видно, в чужую душу не влезешь.

Казалось, эти последние слова Петра Васильевича не привлекли особого внимания Дружинина, как-то скользнули мимо.

– Да, бывает… - сказал он равнодушно. - Ну, а потом? Во время гражданской войны, интервенции?

– Вместе со мной служил на бронепоезде 'Ленин'. Можно сказать, устанавливали Советскую власть в Одессе.

– Так… - Дружинин задумался. - Он коренной одессит?

– Коренной.

– Так, может быть, он нам поможет найти профессора Светловидова? Как вы думаете?

Петр Васильевич с недоумением, почти с испугом уставился на Дружинина - не шутит ли он? Но, по-видимому, Дружинин не шутил, так как сейчас же стал развивать свою мысль:

– Обычно все коренные жители так или иначе знают друг друга. Во всяком случае, слышали друг о друге. Всегда могут найтись общие знакомые, родственники. Не так ли? Я думаю, Колесничук поможет вам отыскать Африкана Африкановича.

Теперь уже Дружинин говорил о посещении Колесничука Петром Васильевичем как о чем-то решенном и вполне естественном. Он уже не советовался, а в мягкой форме приказал:

– У нас имеются сведения, что немцы и румыны отпускают военнопленных местных жителей. Вы - местный житель. Место вашего рождения - Одесса. Так что вам будет легко договориться с Колесничуком.

– Я буду договариваться с Колесничуком?! - мрачно спросил Петр Васильевич.

– Ну да, вам придется с ним как-то объясниться. И этот вариант будет самый естественный. Мне кажется, вы что-то говорили о своих вещах, которые вы оставили у Колесничука на квартире?

– Да, - угрюмо сказал Петр Васильевич. - Я оставил у этого типа свой штатский костюм, ботинки, пальто, диссертацию.

– Это замечательно! - воскликнул Дружинин, потирая руки. - Просто замечательно! Стало быть, вы пойдете к Колесничуку за своими вещами.

Петр Васильевич издал горлом отрывистый звук и стал нервно мять пальцами щеки, подбородок.

– Слушайте, - сказал он глухо, - вы меня лучше не посылайте к этому мерзавцу… Ничего не получится… Потому что я… потому что я… набью ему морду! - вдруг воскликнул Петр Васильевич дрожащим голосом.

– Только тихо! - заметил Миша.

– Клянусь вам честью, я набью ему морду, - убежденно, со слезами в голосе повторил Петр Васильевич шепотом.

– Не думаю, - сухо сказал Дружинин и стал грызть ногти.

А Миша только махнул рукой и перевалился на другой бок, стараясь поудобнее устроиться на острой поверхности скалы.

Петр Васильевич некоторое время посапывал носом и блестел глазами, в которых таинственно отражались утренние звезды. Дружинин терпеливо переждал, пока он отсопится, и потом миролюбиво продолжал:

– Между делом вы у Колесничука позондируйте почву насчет Африкана Африкановича и, если вам повезет и вы что-нибудь узнаете, отправляйтесь прямо к нему и посоветуйтесь относительно входа в катакомбы в черте города. Словом, разузнайте, не поленитесь. Это очень важно.

– Я набью ему морду, - грустно сказал Петр Васильевич.

Дружинин некоторое время молча грыз ногти, а потом, как бы вскользь, заметил:

– По-видимому, этот самый Африкан Африканович Светловидов - хороший человек. Но все же будьте крайне осторожны. Учтите, что оккупанты хватают людей за одно только слово 'катакомбы'. Для них это страшное, ненавистное слово… Мы будем вас ждать в сточной трубе.