– Не иначе, как сейчас же надо скрываться.
– Куда ж ты пойдешь без штанов? – сокрушенно заметил дедушка. – Пока не смеркнет, надо в хате сидеть. Одно. Гаврик, кушать хочешь?
– Я у Терентия повечерял.
Дедушка высоко поднял брови. Вот оно что. Значит, внучек уже успел побывать у Терентия. Ловко!
– Как там дело?
– Собирался сегодня до нас заскочить.
Старик пожевал губами и еще выше поднял брови, удивляясь, какой у него вырос бедовый внучек: все понимает лучше всякого взрослого. И, главное, хитрый! У, хитрый!
Несмотря на свои девять с половиной лет, Гаврик в иных случаях жизни действительно разбирался лучше, чем многие взрослые. Да и не мудрено. Мальчик с самых ранних лет жил среди рыбаков, а одесские рыбаки, в сущности, мало чем отличались от матросов, кочегаров, рабочих из доков, портовых грузчиков, то есть самой нищей и самой вольнолюбивой части городского населения.
Все эти люди на своем веку довольно хлебнули горя и на собственной шкуре испытали, «почем фунт лиха», что взрослые, что дети – безразлично. Может быть, детям было даже еще хуже, чем взрослым.
Шел тысяча девятьсот пятый год, год первой русской революции.
Все нищие, обездоленные, бесправные подымались на борьбу с царизмом. Рыбаки занимали среди них не последнее место. А борьба начиналась лютая: не на жизнь, а на смерть. Борьба учила хитрости, осторожности, зоркости, смелости.
Все эти качества совершенно незаметно, исподволь росли и развивались в маленьком рыбаке.
Брат Гаврика, Терентий, тоже сперва рыбачил, но потом женился и пошел работать в вагонные мастерские. По множеству признаков Гаврик не мог не догадываться, что старший брат его имеет какое-то отношение к тому, что в те времена называлось глухо и многозначительно – «движение «.
Бывая в гостях у Терентия на Ближних Мельницах, Гаврик частенько слышал, как братон говорил слова «комитет», «фракция», «явка»… И хотя смысла их Гаврик не понимал, однако чувствовал, что слова эти связаны с другими, понятными всякому: «забастовка», «сыскное», «листовка».
Особенно хорошо было известно Гаврику, что такое листовки – эти странички плохой бумаги с мелкой серой печатью. Однажды, по просьбе Терентия, Гаврик даже разносил их ночью по берегу и клал, стараясь, чтобы никто не заметил, в рыбачьи шаланды.
Тогда Терентий сказал:
– А как кто-нибудь увидит – прямо кидай их в воду и тикай. А как поймают
– скажи, что нашел в бурьяне.
Но все обошлось благополучно.
Вот именно поэтому Гаврик прежде всего и решил рассказать про матроса брату своему, Терентию. Мальчик знал, что Терентий все устроит. Однако он понимал, что следует еще кое с кем посоветоваться, кое-где побывать, может быть, даже в том самом «комитете».
Значит, нужно пока что ждать. Но ждать становилось опасно.
Несколько раз матрос приоткрывал дверь и осторожно выглядывал наружу. Но хотя вокруг было уже довольно темно, все же не настолько, чтобы можно было выйти в таком виде, не обратив на себя внимания, тем более что на берегу еще оставалось много народу и с моря слышались песни катающихся на лодках.
Матрос снова садился на койку и, уже не стесняясь старика и Гаврика, громко говорил:
– Драконы… Шкуры… Ну, только пусть они мне когда-нибудь попадут в руки!.. Я из них не знаю что наделаю… Голову положу, а наделаю… – и постукивал тихонько по койке литым кулаком.
26 ПОГОНЯ
Уже смеркалось, когда дверь хибарки неожиданно открылась и вошел большой человек, на миг заслонив собой звезды. Матрос вскочил.
– Ничего, дядя, сидите, это наш Терентий, – сказал Гаврик.
Матрос сел, силясь в темноте рассмотреть вошедшего.
– Вечер добрый, – сказал голос Терентия. – Кто тут есть, никого не вижу. Почему лампу не зажигаете: керосину нема, чи шо?
– Ще трошки есть, – прокряхтел дедушка и зажег лампочку.
– Здорово, диду, как дело? А я вышел сегодня в город – и дай, думаю, заскочу до своих родичей. Э, да, я вижу, у вас тут еще кто-то есть в хате! Здравствуйте!
Терентий быстро, но очень внимательно оглядел матроса при слабом свете разгоравшейся коптилки.
– Наш утопленник, – с добродушной усмешкой пояснил дедушка.
– Слыхал.
Матрос с сумрачным сомнением смотрел на Терентия и молчал.
– Родион Жуков? – спросил Терентий почти весело.
Матрос вздрогнул, но взял себя в руки. Он еще тверже уперся кулаками в койку и, сузив глаза, выговорил с дерзкой улыбкой:
– Допустим, Жуков. А вы кто такой, что я вам обязанный отвечать? Я,. может быть, обязанный отвечать лишь перед одним комитетом.
Усмешка сошла с рябоватого лица Терентия. Гаврик никогда не видел брата таким серьезным.
– Можешь меня считать за комитет, – немного подумав, заметил Терентий и сел рядом с матросом на койку.
– Чем вы докажете? – упрямо сказал матрос, отвергая товарищеское «ты» и отодвигаясь.
– Надо сначала, чтоб вы доказали, – ответил Терентий.
– Кажется, мои факты довольно-таки ясные. – И матрос сердито показал глазами на ноги в подштанниках.
– Мало что!
Терентий подошел к двери, приоткрыл ее и негромко сказал в щель:
– Илья Борисович, зайдите на минуту.
Тотчас зашумел бурьян, и в хибарку вошел маленький, щуплый, очень молодой человек в пенсне с черной тесемкой, заложенной за ухо. Под старой расстегнутой тужуркой виднелась черная сатиновая косоворотка, подпоясанная ремешком. На обросшей голове сидела приплюснутая техническая фуражка.
Матросу показалось, что он уже где-то видел этого «студента».
Молодой человек стал боком, поправляя пенсне и посмотрел на матроса одним глазом.
– Ну? – спросил Терентий.
– Я видел товарища утром пятнадцатого июня на Платоновском молу в карауле у тела матроса Вакулинчука, зверски убитого офицерами, – быстро и без передышки проговорил молодой человек. – Вы там были, товарищ?
– Факт!
– Видите. Стало быть, я не ошибся.
Тогда Терентий молча достал из-под пиджака сверток и положил на колени матросу.
– Пара брюк, ремешок, тужурка, ботинок, к сожалению, не достали, пока будете ходить так, а потом купите, не теряя времени – одевайтесь, мы можем отвернуться, – так же быстро и без знаков препинания высыпал молодой человек, прибавив: – А то мне кажется, что за этим домом слежка.
Терентий мигнул:
