грудами камни для использования в качестве метательных снарядов. Едва ли стоит удивляться, что Кортес оставался в Тлашкале около трех недель.

За это время он укрепил свое положение. Как только тлашкаланцы убедились, что испанцы представляют для них единственную надежду избавиться наконец от власти Мехико, Кортес получил поддержку этого, действительно могущественного союзника, многие годы поддерживавшего достойную уважения независимость. Позади него, до самой его базы на побережье, лежала теперь только дружественная территория.

Все его люди это хорошо знали. Но они также прислушивались к рассказам о могуществе Моктесумы. Они видели клетки и пропитанных жертвенной кровью жрецов, знали, какая их ожидает судьба, если их сумеют захватить врасплох и взять в плен живыми. Они уже сражались с индейцами и не питали иллюзий относительно исхода войны в том случае, если тлашкаланцы окажутся предателями или если их покинут другие союзники. До сих пор все описания сражений приписывают одержанные в них победы Богу и силе испанского оружия. Это естественно; однако по настроению и тону рассказов этих людей, силой и коварством проложивших себе дорогу от побережья, ясно, что без поддержки семпоальских союзников они уже были бы уничтожены. Многим испанцам этого было достаточно, они хотели только возвращения в Вера-Крус, где можно было построить судно и послать на Кубу за дополнительными силами. Эти люди утверждали, и весьма разумно, что их слишком мало для встречи лицом к лицу с основными силами армий Моктесумы.

Что чувствовал в это время Кортес, какие у него были сомнения, мы не знаем, поскольку он никогда не раскрывал своих чувств. И у нас имеется только путаный пересказ тех аргументов, с помощью которых он убедил своих людей идти с ним дальше, на Мехико. Эти речи производят впечатление абсолютной уверенности, и интересно, что и теперь и после он всегда вводил своих людей в курс дела и никогда не предпринимал серьезного шага, способного привести к сражению, без их добровольной поддержки. Это лидерство по всеобщему согласию, имеющее корни как в испанской истории, так и в полной приключений пограничной атмосфере Нового Света, является одной из наиболее выдающихся черт Кортеса. К счастью для него, он обладал преимуществом очень убедительного и хорошо подвешенного языка.

В очередной раз пристыдив своих людей и убедив их следовать за ним, Кортес вновь встал перед выбором дальнейшего пути. Мехико лежал к западу. Следует ли ему выбрать прямую дорогу, или лучше идти через Чолулу, как советовали посланцы Моктесумы? Тлашкаланцы мрачно предупреждали Кортеса, что Чолула — ловушка, что Моктесуме не следует доверять и что его войска будут ждать там в засаде, чтобы уничтожить испанцев. Медля и колеблясь в выборе, Кортес принял еще одно посольство Моктесумы — четырех вождей с дарами, золотыми украшениями ценностью в 2000 песо, и предупреждением о том, что тлашкаланцы ждут только возможности убить и ограбить испанцев. Предупреждение это было настолько очевидной попыткой вбить клин между ним и его новыми союзниками, что Кортес проигнорировал его.

В этот момент он решил послать к Моктесуме собственное посольство, и Педро де Альварадо и Бернардино Васкес де Тапиа даже успели выступить в столицу, причем четверо вождей остались заложниками их безопасного возвращения, однако потом Кортес передумал и вернул послов. Вернулись и посланники, которых он отправлял в Чолулу, вернулись с четырьмя мелкими вождями, заявившими, что их касики не могут лично прибыть для принятия клятвы верности, как делали другие касики окрестных городов, из-за болезни. Предлог был явно надуманным, и Кортес здесь оказался в том же положении, в каком прежде был по отношению к тлашкаланцам. Он не мог позволить себе потерять лицо и поэтому послал четверых семпоальцев с ультиматумом: если касики не явятся в течение трех дней, он будет считать жителей Чолулы бунтовщиками. Полученный им ответ гласил, что они не осмеливаются прибыть, так как тлашкаланцы их враги, но если Кортес оставит Тлашкалу и сам придет к ним, его ждет хороший прием. Это объяснение не лишено было смысла, и Кортес, отправившись в Чолулу при поддержке около ста тысяч тлашкаланцев (это оценка Кортеса, Тапиа говорит про сорок тысяч), сумел, хотя и с некоторым трудом, уговорить большинство из них вернуться в свой город. Происходило это примерно в пяти милях от Чолулы; было уже поздно, и испанцы встали на ночь лагерем в сухом русле реки.

Местность здесь представляет собой плоскую, довольно засушливую равнину, ровность которой контрастирует с потрясающей громадностью вулканов-близнецов, Истаксиуатля и Попокатепетля. Истаксиуатль, «спящая леди» — «женственная» гора, плавных очертаний; ее силуэт, если смотреть на заходящее солнце, напоминает тело женщины, подготовленное к погребению: голова, грудь, ноги — все это вырисовывается контуром на фоне пылающего неба. Попокатепетль, «воин» — мужественный, острый пик, увенчанный сверкающим снегом. Эти пики-близнецы возвышаются над равниной более чем на 9000 футов, причем сама равнина лежит на высоте почти 8000 футов над уровнем моря. Из своего лагеря Кортес мог ясно разглядеть проход между пиками — проход, до сего дня известный как Пасо-де-Кортес, несмотря на то, что современная Мексика стерла с лица земли почти все остальные напоминания о конкистадорах. «С более высокого из двух, — пишет Кортес, — как днем, так и ночью, часто выбрасывается огромное количество дыма и поднимается вверх, в облака, прямо, как палка, и с такой силой, что, хотя над горным хребтом постоянно дует очень резкий ветер, все же он не может изменить направления этой колонны». На полпути между 'олулой и вулканом стоят два небольших холма, как миниатюрная копия пиков-близнецов, — единственная неровность на всей плоскости равнины. Равнина же, хотя и выглядит засушливой и пыльной, на самом деле хорошо снабжается водой тающих снегов. Поселения возникали везде, где можно было организовать орошение, поэтому страна эта была плотно заселена. При взгляде на юг в тот вечер Кортес мог видеть и Чолулу — должно быть, необычайное зрелище, ведь это был не просто большой город — а Кортес пишет, что в нем было двадцать тысяч домов и, включая пригородные деревни, его полное население, вероятно, насчитывало около ста тысяч, — но это был также и крупный религиозный центр с более чем тремястами шестьюдесятью храмами.

На дальней стороне, возвышаясь над россыпью глинобитных хижин, высилось огромное пирамидальное сооружение — храм Кецалькоатля. Он состоит из семи ясно различимых слоев, причем каждый слой полностью включает в себя предыдущий храм и представляет как бы благодарность богам по поводу завершения очередного — 52-летнего цикла. По всему ацтекскому миру с наиболее важными храмами поступали именно так, поэтому они стабильно увеличивались в размерах каждые полстолетия. А поскольку последний 52-летний цикл закончился всего за дюжину лет до прибытия испанцев, великий храм в Чолуле должен был выглядеть не только огромным, но и сверкающе новым.

Утро следующего дня застало испанцев уже на марше, в сопровождении «верных» семпоальцев и пяти или шести тысяч тлашкаланцев. На дороге их встретили вожди Чолулы «с сильным шумом труб и барабанов и с множеством их так называемых священников в одеяниях, которые они носят в храмах, и поющих таким же образом». Испанцы чувствовали себя хорошо отдохнувшими после двадцати дней, проведенных в Тлашкале. Тем не менее без своих союзников они представляли совсем маленькое войско, всего четыре сотни решительных людей, но они готовы были войти в город, являвшийся союзником почти сказочно могущественного индейского короля. Они продвигались к его земле без приглашения и оставляли за собой такой мятежный тыл, что ни один человек, сколь велико ни было его могущество, не мог позволить себе это игнорировать. Кортес вел отчаянную игру; он, должно быть, недоумевал, почему ему позволили зайти так далеко, почему постоянно предлагали дары и говорили красивые слова. Чего боялся Моктесума? Или он просто коварно выбирал момент для убийства, желая принести испанцев в жертву своим мерзким богам?

Чтобы понять сложившуюся ситуацию, необходимо рассмотреть вторжение испанцев с точки зрения Моктесумы, на фоне истории мешиков и социальной, культурной и религиозной структуры ацтекской цивилизации.

В настоящее время считается, что американские индейцы произошли от монголоидов, пришедших из Азии через район Берингова пролива более двадцати тысяч лет назад. Однако наиболее ранние