Второй вогул сидел неподалеку от костра на краю обрыва, свесив вниз ноги. На земле рядом с ним лежали лук и стрелы. Он оглянулся на Калину, но Калина был весь укрыт лапником — и вогул отвернулся.
Калина сбросил ветки в костер. У него было несколько мгновений, пока прибитое пламя поднимется вновь и вершину опять можно будет разглядывать от подножия. В наступившей краткой темноте Калина прыгнул к вогулу и всадил топор ему в затылок, тотчас подхватив за шкирку, чтобы мертвец не свалился вниз. Изогнувшись, Калина выдернул из костра длинный сук, еще горевший с одного конца, и подпер им тело — теперь снизу будет казаться, что караульщик сидит по-прежнему.
В костре загудело и затрещало пламя, поднялось столбом, разбрасывая искры. Белые клубы дыма повалили в темное небо. Калина уже лежал на животе на краю площадки. Он бросил вниз, к пещере, маленький камешек и тихо позвал:
— Княжич!.. Матвейка!.. Лезь сюда!..
Вскоре Матвей, все-таки сообразивший, что шуметь нельзя, выполз наверх. Калина сразу прижал его к земле: нельзя вставать, заметят.
— А вогулы?.. — шепотом спросил Матвей.
Калина два раза щелкнул языком.
— Здорово! — восхитился Матвей.
— Чего уж тут хорошего…
Они ползком пересекли площадку на вершине, подобрав луки и стрелы убитых вогулов, и сползли на противоположный склон.
— Уйдем в лес? — спросил Матвей.
— Куда мы потом без лодки? — ответил Калина. — К тому же, оставшихся надо кончить. Они твое могильное золото видели — молву разнесут…
Он бы не стал раньше времени вытаскивать княжича из пещеры, если бы мог справиться с оставшимися вогулами сам.
Вдвоем они побежали по склону, укрываясь за гребнем горы и старым частоколом. Спустившись на луговину, залитую лунным светом, они отошли от горы, чтобы оказаться у вогулов сзади, легли и поползли ко второму костру.
У этого костра один из вогулов на колышках пережаривал мясо их кабана, а другой сидел спиной к огню и не отрываясь следил за черным склоном и осыпью.
Калина и Матвей выглянули из травы, и Калина указал Матвею пальцем на вогула у костра. Матвей понимающе кивнул.
Взвизгнули две стрелы, и обе ударили в спину вогулу, сидевшему на валуне. Он подскочил, вскрикнув, изогнулся и повалился набок. Костровой вогул на мгновение остолбенел, а потом бросил палку, которой шевелил угли, скакнул в сторону и кинулся к зарослям тальника. Матвей и Калина выбежали к костру.
— Ты чего не в того стрельнул? — заорал Калина.
— На кого показал, в того и стрельнул! У тебя, может, палец кривой!..
— Ладно, некогда! — рявкнул Калина. — Забирай луки — и на берег!
Калина метнулся к берестяным лодкам вогулов и двумя взмахами топора перерубил их почти пополам. Затем разом поднял над головой свой пыж и, перевернув в воздухе, грузно плюхнул его на воду.
Калина уже сидел в лодке на корме, когда прибежал Матвей, покидал луки и колчаны вогулов и начал залезать сам, держа под мышкой золотую чашу. Калина подался вперед, выдернул чашу из-под руки мальчишки и швырнул ее в воду далеко посреди реки.
— Ты чего?! — завизжал Матвей и чуть не прыгнул вслед за чашей, но Калина поймал его за шиворот, кинул на свое место и оттолкнул лодку от берега.
— Мало тебе напастей могильное золото накликало? — закричал он, чтобы оглушить Матвея. — Я дурак, по-твоему, что ли, что плыву в Ибыр твою девку выкупать, а платить нечем, да? Дурак я?.. Есть чем заплатить, понял?!
Он мощными гребками стремительно перегнал через реку и приткнул к берегу.
— Вылезай, — переводя дух, сказал он. — До рассвета здесь будем.
— Вогула уцелевшего испугался? — злобно спросил Матвей.
— Испугался. Он в любой миг за спиной из-под земли выскочит, сатана.
— А здесь не выскочит?
— Здесь — нет. Реку не одолеет.
— Что, переплыть не сможет?
— Не сможет.
— Отчего же?
— Отстань.
Они вытащили пыж на мелководье, а сами уселись на высокой круче. За рекой грозно и мрачно темнела громада Медвежьей горы Вортолнутур, поверху вся усыпанная звездами.
А потом пришел рассвет, туман снялся с воды, осветились и посвежели ельники, задышал ивняк, и страшная гора замутилась мглою, поголубела и под низким солнцем выплыла к Сылве, как огромный корабль. Два кострища — на вершине и у подножия — чуть курились синим дымком.
Калина и Матвей переплыли обратно на свой стан.
— Огонь надо развести…— пробурчал продрогший Матвей. — Э-э… А где же мертвец?
Под камнем, где лежал убитый вогул, теперь валялся мертвый волк с двумя стрелами в спине. Матвей, обомлев, не верил своим глазам. Подошел Калина.
— А там, на горе, небось, другой волк с расколотой башкой, — сказал он. — А в ельнике — третий, с перерезанным горлом. Понял теперь, отчего мы на тот берег уплывали?
— Ве… э-э… Эква?..
Калина кивнул.
— Обойдемся без костра, — он повернулся и пошел к лодке. — Веслом согреешься…
С той ночи словно бы что-то сместилось в их и без того неладных отношениях. Матвей озлобленно молчал. Он был, словно конь, остановленный на всем скаку. А лодка бежала дальше против течения, минуя луга и темные крутояры, редкие становища, стада по берегам, аргиши шедших на торг, барки и шибасы купцов, плывущие навстречу.
Они остановились переждать под елками дождь, а заодно и отдохнуть. Рядом с невысокого обрыва двумя струями скатывался небольшой водопад.
— Люссуйнер, — сказал Калина. — Плачущая гора.
— А чем ты собираешься заплатить в Ибыре за ясырку? — вдруг спросил Матвей.
Калина без слов полез за пазуху и вытащил небольшую зеленую медную бляху на гайтане.
— Медяшкой? — презрительно изумился Матвей.
— Это не просто медяшка. Это малая княжья тамга хакана Асыки. За нее можно получить очень и очень много… Любой вогул или остяк даст все, чего захочешь.
— А как она у тебя очутилась?
— Долгая история.
— И дождь, видать, надолго.
— Ну, как хочешь. Только начинать надо издалека. Ты о Стефане Пермском что знаешь?
— Все знаю, — уверенно заявил Матвей. — Я и житие читал, и Филофей мне рассказывал.
— А историю о двух проклятиях?
— Тоже знаю.
— Тогда начинай, рассказывай.
— Проверяешь меня, что ли? Тоже мне, государев дьяк выискался… А история такая. Раньше, значит, до Христа еще, пермяки были огнепоклонниками…
— С тех пор они Гондыра и почитают, — добавил Калина.
— Не перебивай. Поклонялись они Заре… ту…
