негодованием поглядывали кружащие неподалеку странные пернатые твари Дагомеи.

Они имели не большее представление о тайной миссии вооруженных до зубов людей, чем правительство в Порто-Ново.

Капитан тем временем зашагал по большой нужде к ближайшей сопке. Тьфу, какие, к черту, в Африке сопки! К ближайшему холму. Прежде чем исчезнуть из поля зрения своих, скинул с плеча автомат. Сбросил предохранитель. Передернул затвор.

Кто их знает, этих негритосов. Им хочешь как лучше. А у них выходит как всегда.

Выйдя из-за холма, Кондратьев закинул автомат за спину и подошел к строю.

Всмотрелся в загорелые лица и подумал, что с такими ребятами они смогут пол-Африки перевернуть. Вот уж милое дело, черномазых на уши ставить.

— Орлы — они и в Африке орлы! — выдохнул он, и никто не удивился. — Сейчас займем деревню Губигу. Пойдем цепью.

Каждый прикрывает спину соседа справа.

Всем ясно?

Да уж куда яснее.

— Так точно, товарищ капитан! — рявкнула в унисон рота.

Полупустынные твари в ужасе забились в дальние углы своих нор. Митинги в этих краях проводить не принято. Тем более на русском языке.

Кондратьев на секунду впал в задумчивость, взглянул на свои часы, потом на прапорщика Иванова. Не забыл глянуть и на вытянувшегося по стойке «смирно» сержанта Агеева. Решил, что ясности все-таки недостаточно, и сказал:

— И не дай вам Бог, орлы, отбиться от стаи. Помнишь, Серега, младшего сержанта Кунцевича?

— Так точно, товарищ капитан, — рявкнул с правого фланга прапорщик Иванов.

— А где мы его потеряли, тоже помнишь?

— В Эритрее, товарищ капитан, — ответил Иванов тем жутким голосом, каким предлагал командиру пообедать тушенкой.

Строго глядя на Агеева, командир задал еще вопрос:

— Что же случилось, Серега, с младшим сержантом Кунцевичем? Отчего же мать сына не дождалась, а?

Кондратьев удовлетворенно отметил, какими мрачными стали лица бойцов, пять минут назад лениво перебрасывавшихся шутками.

— Младший сержант Кунцевич решил сходить за водой. Воду мы брали в ручье.

В Эритрее вода лучше, чем здесь.

— Короче, Серега, — прикрикнул Кондратьев.

— Есть короче! До ручья сто метров от нашего расположения. Местность лесистая…

— Еще короче!

— Есть еще короче! — ответил прапорщик и включил свой обычный голос. — У ручья на младшего сержанта навалились негритосы. Кунцевич и пикнуть не успел.

Если совсем коротко, то младшего сержанта съели. Нас потом партизаны на людоедскую поляну водили, показывали.

Завершая воспитательную работу, капитан перешел на «вы». Спросил:

— Товарищ прапорщик, почему же, повашему, пострадал наш боевой товарищ?

Может, без оружия из расположения вышел?

— Никак нет, товарищ капитан, — сказал Иванов и облизал пот с верхней губы. — В ВДВ не выходят из расположения без оружия. Кунцевич попался, потому что один за водой пошел.

— Вот так, хлопцы. — Капитан медленно обвел глазами строй. — Хорошо, если парня сперва закололи, а уж потом разделали и поджарили. Как с вами поступят местные каннибалы, не знаю. Может, сперва разделают и зажарят, а после прикончат. И никто не узнает, где могилка бойца… От стаи не отбиваться ни при каких обстоятельствах. Напра-во! Цепью становись! Шаго-о-о-ом марш!

Солнце откатывалось на запад. Оно проплывало над Того, Ганой и страной с романтичным названием Берег Слоновой Кости. Миновав Либерию, государство свободных американских рабов, солнце намеревалось шлепнуться в Атлантический океан. Само стремилось остыть, утомленное собственным жаром.

По холмистой равнине растянулась цепь советских десантников.

О близости деревни возвестили мухи.

Они не встречали пришельцев по одной — чем ближе, тем больше. Нет. Здесь не Россия, здесь климат иной.

Мухи обрушились на роту всем скопом.

Много ли проку отмахиваться от комаров в чукотской тундре? Тем более — отбиваться от мух в африканской деревне.

Мухи черные, здоровенные. Их раскормленный вид говорил о том, что жители не слишком щепетильны, когда дело касается отбросов. Сваливают их где только можно. Справляют большую нужду где придется.

Командир роты вспомнил, что читал о специальных топориках, которые носили при себе люди в библейские времена в библейских местах. Там тоже полупустыня. Едва древний человек чувствовал соответствующие позывы, как уединялся и рыл топориком ямку. А после засыпал ее. «Мухам в ту пору сесть было некуда», — с ностальгическим вздохом подумал капитан.

Наконец рота охватила полукольцом скопление лачуг.

— Стой! — передал по цепи капитан.

Лачуги удивительно смахивали на вигвамы из фильмов гэдээровской киностудии «ДЕФА» об индейцах. Кажется, это были пучки пальмовых листьев, обмазанные глиной. Оттуда не доносилось ни звука. Только мухи целыми авиадивизиями завывали над головами.

— Слева и справа по двое вперед марш!

Десантники с автоматами на изготовку задвигались среди лачуг. Здесь не было даже собак. Тропинки, имевшие, очевидно, назначение улиц, усыпаны всевозможным хламом. Впечатление такое, будто жители впопыхах бежали, захватив самое-самое необходимое.

Каждая улочка-тропинка струилась среди пальмовых жилищ и вдруг раздваивалась. Спустя двадцать метров раздваивалась каждая из новых улочек. И так далее.

Поворот, еще поворот.

Одно из двух: либо негритосы действительно бежали, либо устроили засаду. Ждут, когда рота рассеется по деревне. Потом на каждого солдата навалятся десять черномазых…

Поворот, еще поворот. В гробовом молчании солдаты мелькали среди лачуг, заглядывали в смрадные недра, переступали через брошенную утварь. Скрипела пыль под крепкими ботинками. Предзакатное солнце в свирепости, кажется, не уступало полуденному.

«Нас перебьют поодиночке, — как бы само собой зазвучало в голове у Кондратьева на очень известный мотив. — „И залпы башенных орудий в последний путь проводят нас…“ Тьфу, чертовщина! Нет тут никого. Бежали, когда увидели наш привал. У нас один Серега Иванов вместо Зоркого Сокола, а у них любой вдвое дальше видит. Никакой бинокль не нужен. У белых все в мозги ушло. Слух, зрение, обоняние — вместо всего этого у белых мозги. Интеллект. Распухший, как раковая клетка…»

Неожиданно за очередным поворотом капитану открылась площадка. Посреди площадки высилось здоровенное дерево неизвестной породы, кряжистое, как дуб.

Должно быть, площадка заменяла жителям площадь точно так, как тропинки заменяли им улицы.

Рядом с деревом что-то стояло… Кто-то стоял. Если бы дело было где-нибудь в Италии, можно было