установку. Словно бесконечная Вселенная сорвалась и понеслась сквозь установку. Представьте себе, что вы сидите в центре шара, а стенки его не что иное, как сплошной экран. И на нем звезды. Так вот, эти звезды беспрерывно текут сквозь ваше тело. Как мячики в стереокино. Мальчик бросает в вас мячик. Кажется, вот-вот он ударится в вашу голову. Нечто похожее я и наблюдал. Только не мячики на меня летели, а звезды. Недаром Беклемишев в свое время определил это как конец света.

— Прыжок в бесконечность, — сказал Лагутин.

— Может, и так, — согласился Диомидов. — Однако их установка была хитро устроена. Время от времени — кстати, весь опыт, по-моему, продолжался минут пять, — так вот, время от времени внутренность сферы, в которой я находился, гасла, и глазам представал только один ее участок. Выбор происходил, конечно, случайно: просто работала автоматика. Так вот, в эти моменты мы словно оказывались перед телескопом. Помните странные картинки в яме? Это были остаточные явления. А нам, находящимся в кабине установки, удалось заглянуть в жизнь какой-то невообразимо далекой планеты. Продолжалось это несколько секунд. Сначала появилась планета, потом изображение приблизилось настолько, что я смог рассмотреть странный город с кубическими зданиями, на миг мелькнуло тело какого- то существа, прямоугольные зрачки… И опыт кончился.

— Все? — спросил Лагутин.

— Нет еще, — улыбнулся Диомидов. — Опыт-то кончился, а действие этого жезла продолжалось. По всей видимости, этот прибор сейчас является не чем иным, как демонстрационным аппаратом. В свое время он был включен на запись памяти. Ну и работал, пока его не выключил этот Пта.

— А затем было вот что, — сказал Диомидов после минутного отдыха. — Даже не знаю, как все это поточнее передать. Словом, как только опыт закончился, меня будто бы неожиданно выкинули из этой установки и забросили высоко над землей. Не меня — Диомидова, а того — Пта. И будто бы повис я в воздухе над лесом. И вижу: прямо перед глазами совсем из ничего выкатился вдруг зеленый шар. Покачался над деревьями и мягко опустился на полянку. А я снова в установке очутился. Смешно?

Лагутин только вздохнул в ответ.

— Кстати, — сказал Диомидов, — вот я рассказываю сейчас и чувствую, что вы не до конца меня понимаете. А толковей не выходит. Ну вот хоть с этим эпизодом. Ни Пта, ни тем более я сам установки не покидали. Мы не могли этого сделать по одной простой причине. С того самого момента, как Пта включил высшую защиту, никого из участников опыта вроде и не существовало. Оставались только понимание того, что я нахожусь в раздвоенном виде. Ни рук своих, ни ног, ни соседей, с которыми беседовал перед опытом, я не видел. Все было как во сне. Вроде ты присутствуешь при событиях, а вроде и нет тебя.

— Да, это трудно усвоить сразу, — сказал Лагутин, потирая лоб.

Ромашов и краснолицый врач молчали.

— Неужели вам кажется, — улыбнулся Диомидов, — что я лучше осведомлен? Конечно, будь на моем месте ученый, он, наверное, кое в чем разобрался бы. Но ведь еще не все потеряно. Эту штучку, — он взглянул на Ромашова, — наверное, уже извлекли из-под стены?

Ромашов кивнул, сказал, что он сейчас пойдет звонить.

— А вас я позвал, — сказал Диомидов Лагутину, — вот почему. Я видел фиолетовых чудовищ, наделавших шуму в мире. Да. Только вот в чем дело. Они не были тогда чудовищами. Словом, лучше по порядку. Удивлять так удивлять. Короче говоря, когда защита растворилась и мы, не подберу другого слова, возникли из небытия, я, или Пта, как хотите, отдал команду приступать к исследованиям. В чем они заключались, сказать могу только в общих чертах. Из установки никто не вышел на поверхность планеты. Наш шар ощетинился датчиками, загудели какие-то машины. Ко мне один за другим стали подходить кошколюди с результатами анализов атмосферы, почвы, растений — словом, всего, что нас окружало. Не понимаю, как я воспринимал это, но помню отчетливо одну мысль об адаптации. О необходимости адаптации, приспособления к новым условиям, в которых мы очутились.

— Разве это было не на Земле? — вырвалось у Лагутина.

— Не знаю, — сказал Диомидов. — Хотя постойте. Конечно, на Земле. Ведь тросточка-то сейчас на Земле… И потом… Впрочем, я все время был уверен, что нахожусь на Земле. Ну Бог с ним. Уже немного осталось рассказать. Об этой самой адаптации. Несколько часов Пта обрабатывал данные на какой-то странной машине с экраном. На нем все время держалось изображение, которое неуловимо менялось. Сначала это был кошкочеловек, а под конец… Как вы думаете?

— Фиолетовая обезьяна, — быстро сказал Лагутин.

— Да, — медленно произнес Диомидов. — А потом началось самое странное. Все участники опыта по очереди стали проходить сквозь… Не знаю, как даже это описать… То ли какая-то туманная завеса, то ли плотная кисея, которая возникла после того, как я, простите, Пта, поиграл пальцами на пульте. Пта пошел последним. Но не это важно. После того как кошколюди проходили через этот туман, они становились фиолетовыми обезьянами. Впрочем, это название ни о чем не говорит. Они становились людьми, правда очень похожими на обезьян из сельвы, но людьми. Да ведь и обезьяны из сельвы в общем были люди. Странный цвет кожи — только и всего. Да еще бессмысленный взгляд. Это у обезьян. А у бывших кошколюдей взгляд был вполне осмысленным.

— Вот чудасия, — пробормотал краснолицый врач. Лагутин кивнул. А Ромашов заерзал беспокойно на стуле и вдруг вскочил.

— Не терпится? — усмехнулся Диомидов.

— Пойду узнаю.

Ромашов вышел. Отсутствовал он минут пять. Вернулся довольный.

— Ну как? — спросил Диомидов.

— Нашли, — быстро сказал Ромашов. — Генерал дал команду отправить тросточку к вам в институт, — обратился он к Лагутину.

Тот кивнул, но с места не сдвинулся. Всем было интересно дослушать диомидовский рассказ до конца.

— А в общем-то, — сказал Диомидов, — это и все, пожалуй. Пта прошел последним через адаптационный аппарат и прикоснулся к пятну на пульте. В глазах у меня сверкнул свет, все исчезло, а я очутился здесь.

— Н-да, — протянул краснолицый врач.

— Любопытно, — сказал Лагутин. — Если они собирались передать нам информацию о Великом Опыте, то непонятно, как это они думали сделать. Ведь надеяться на то, что эта тросточка попадет к нам, по меньшей мере глупо…

— Вот именно, — сказал Диомидов. — Приплюсуйте сюда еще удивительный способ включения этого прибора. “Приносящий жертву…” Помните?

Лагутин наклонил голову.

— Да, — сказал он. — Загадок тут порядочно.

Выйдя на улицу, Лагутин купил свежую газету. На четвертой странице наткнулся на пространный перевод статьи из “Глоб”.

“Тайна фиолетовой чумы раскрыта”, — прочитал он. — “Еще одно преступление нацистов против человечества. Немец-антифашист Курт Мейер делает потрясающее разоблачение”. “Вчера на пресс- конференции в Рио Курт Мейер заявил, что он нашел в сельве развалины лаборатории фашистского профессора Людвига Хенгенау. Этот отщепенец, как выяснилось, экспериментировал над людьми. Ему удалось найти средство, вызывающее мгновенную перестройку белковой структуры клеток живого организма. Причем клетки, перестраиваясь, приобретали активность. Возникала как бы возможность цепной реакции. Малейший контакт с зараженным организмом приводил или к гибели, или превращал контактирующее лицо в фиолетовое чудовище. Механизм самого процесса далеко не ясен. Некоторые из присутствовавших на пресс-конференции видных биологов утверждают даже, что этого не может быть, что это противоречит известным законам природы и современной теории эволюции организмов. Но мы не можем просто отмахнуться от факта существования обезьян. Наш долг пролить свет на их происхождение и в этой связи хотя бы прислушаться к голосу человека, который совершил подобную попытку”.

— Адаптация, — пробормотал Лагутин, засовывая газету в карман. И быстро зашагал к институту.

Прошел месяц. Улеглись страсти, разгоревшиеся в ученом мире после появления в институте