пожалуйста, сниму трусики - и разглядывай на здоровье со всех сторон, сколько влезет. Причем я готова, делай с ней все, что хочешь, разве что дуть в нее не стоит. Так нет же, ему надо подглядывать тайком, дрожа от нетерпения, дожидаться, пока мое трико задерется, оголив ямочку на правой ягодице. Вы-то сами понимаете мужичков? Для меня это темный лес, голова идет кругом.
Ангола, Луанда. Уродство. Пальмы, урны. В День независимости мы огибали мыс Доброй Надежды. Я это точно помню, потому что в тот же день был юбилей и у Фредерика. В тридцатник, глаза его бесстыжие, заглядывает бабам под юбки. Когда мы пристали в Порт-Элизабет, я преподнесла ему подарок - еще десять фильмов, включая 'Марию Антуанетту', которую он и так знал наизусть, и 'Женщин'. С тех пор он дни и ночи напролет донимал меня Нормой Ширер. Совсем от нее свихнулся. За год до того я познакомилась с мисс Ширер на какой-то вечеринке, куда забежала минут на десять, и та меня удостоила парой приветливых слов. Угораздило. Фредерик меня заставил столько раз повторять эту пару слов, причем еще требовал один в один передать интонацию - так разукрасить те десять минут живописными подробностями, что вечеринка мне до сих пор снится в ночных кошмарах - просыпаюсь в холодном поту. К тому же Мария Антуанетта во весь рост вовсе не коротышка. Целая башня коробок. Бедная Бесси, очищая от них мою ванную, заработала люмбаго. Ист-Лондон, Дурбан, Лоренсу-Маркиш описывать не стану. Пальмы, урны, только названия меняются. Уж не помню, на каком Богом забытом берегу наши решили устроить сафари, а Джикс по-быстрому смотался на самолете в Америку На 'Пандоре' остались только мы с Фредериком и несколько надежных морячков. Никогда еще за все время этого поганого плавания мне не было так хорошо. Теперь Фредерик мог сколько влезет слоняться по палубе, трепаться с парнями, удить с ними рыбу. С тех пор как наши отвалили, мы с Фредериком только и занимались тем, что плавали, катались на водных лыжах, а обедали в сарайчике на берегу, где не было даже электричества. Я вообще люблю есть при свечах, чтобы было как в церкви. В детстве мне казалось, что это шикарно. В том трактирчике, освещенном сотней маленьких свечек, я робела больше, чем у 'Максима'. Назывался он 'Поворот колеса' Хозяин был француз с железным обручем на шее, совсем как Строхейм в одном фильме, только в отличие от него одетый в отрепья, как все в этом захолустье.
В первый раз, когда мы туда заявились, пришлось мне натерпеться страха. Тот тип только завидел Фредерика, тут же достал откуда-то из-под кассы огромный пистолет и целит ему прямо в сердце. А затем принялся его гонять по всей хибарке, стреляя поверх головы - думаю, он не слишком заботился всадить ему пулю. Всякий раз, когда они словно два психа проносились по залу, Фредерик с криком 'Поберегись! Поберегись!' сшибал меня на пол. И тут же четыре пули, одна за другой: вжик, вжик. И так несколько раз. Когда у того бешеного кончились заряды, роли тут же переменились. Теперь уже Фредерик принялся его гонять с тем большим остервенением, что и сам натерпелся страха, здорово поначалу сдрейфил. Теперь уже тот субчик швырял меня на пол, сперва попользовавшись как щитом. Тут-то я и поняла, как погано себя чувствует ломтик ветчины в двойном бутерброде, как ему, бедняжке, обидно.
Впрочем, страдала в тот вечер только я одна. Тот малый, как я поняла, - бывший лесник. С моим они познакомились в Шаранте, после того как Фредерик сбежал из тюряги. Закончив свою молодецкую забаву, они хорошенько клюкнули и принялись обниматься. Из-за чего уж они так поссорились, что понадобилось располосовывать мой белый полотняный костюмчик и насажать везде синяков, дуэлянты мне сообщить не поторопились. Не бабьего ума дело. Но я сильно подозреваю, что их свара как-то связана с браконьерством. В охоте я ничего не смыслю, мухи не трону, разве что она меня укусит, но все ж я не больше идиотка, чем меня считают. Заметив, как у них бегают глазенки, когда я касаюсь скользкой темы, я заподозрила, что дичь, которую они не поделили, - безусловно, самка, такая самочка в шелковых чулочках. Будь это заяц, вряд ли они пошли бы на мировую.
И все же это была обалденная стоянка. Не помню, как звали того субчика и как называлась та дыра - кажется, мы тогда бултыхались в какой-то мозамбикской бухточке. Зато я хорошо запомнила ошейник, который подпирал его подбородок, так называемую 'минерву'. Если Фредерику хотелось смыться на берег, он предлагал: 'Сплаваем к Минерве?' А когда они принимались спорить о войне, о де Голле и прочей чепухе, тот тип твердил: 'Не порть мне нервы, не порть мне нервы'. После чего оба ржали, хлопая себя по ляжкам, словно лучшей шутки сроду не слыхали. Да, честно говоря, и я не унывала. Всякий раз, когда мне приходилось усаживаться за столик, я присматривала за своей юбкой и лифчиком, так как Минерва все время пытался засунуть свою грязную лапу куда не следует, при этом выкрикивая фальцетом: 'Мяконько-то как, ну чисто перепелочка!' А Фредерик, вместо того чтобы поучить его хорошим манерам, принимался ржать с ним на пару. Гоготали они так, что стены тряслись, лупили себя по ляжкам, закатывались до икоты, я боялась, что их кондрашка хватит. Вот и пойми мужиков.
Джикс явился недели через две, прямо к 11 августа, моему дню рождения. Уже три года как я его не праздновала, все оставалось двадцать один. Так решил Джикс. На самом деле мне тогда стукнуло двадцать четыре. Потом уже, во всей этой суматохе, я совсем потеряла счет, но, сдается, что-то давненько я застряла на своих двадцати пяти. И я-то уж знаю почему: Норма Ширер - вот она, причина. Она тоже родилась 11 августа, где-то в Монреале, в Уэстмаунте. Говорят, от судьбы не уйдешь, верно? На деньги, которые он выиграл в карты у Минервы, Фредерик подарил мне детеныша макаки, которого прозвал Чита, не смущаясь тем, что это был мальчик. Но зверек вскоре сбежал. Видно, ему не по вкусу пришлось наше угощение, и он отправился искать стаю более близких ему приматов. Смылся он до возвращения наших охотников, так что не пришлось ничего объяснять.
Правда, им все равно было бы не до макаки. Как-то вечером я наблюдала, как они один за другим выползают из гидроплана, все усталые, измочаленные, замурзанные, обозленные, скисшие, обиженные. Сафари провалилось: целый месяц они прошлялись по всей Танганьике, но так ничего и не подстрелили, кроме только разве что Бесси.
Как это вышло, я так и не поняла. Они сами - тоже. Видно, выпустили все заряды, чтоб отогнать антилопу, - охотиться на нее запрещено. А вернувшись после джигитовки, обнаружили Бесси с простреленной ляжкой. Они доволокли ее до ближайшей больницы на палатке, которую собственноручно сшила Толедо. Теперь страдалица валялась на больничной койке в Дар-эс-Саламе, далеко на север отсюда. Стокаммер оставил ей две тысячи долларов, чтобы, поправившись, она смогла отвалить в свою Флориду. Джикс его одобрил. Толедо было заикнулась, что хорошо бы отправиться в Дар-эс-Салам и подождать, пока Бесси оклемается, но Джикс шепнул ей пару ласковых, после чего она выбежала в слезах и больше об этом не заикалась.
Взамен Бесси Джикс нанял юную туземку, всю закутанную в цветастые тряпки - только голова из них торчала. Разговорчива она была не больше, чем в фильме 'Глаза'. Болтала только по-итальянски, причем на каком-то странном диалекте, который только и могла освоить девчонка из Абиссинии, пожившая в Танганьике. Матросики тут же завалили ее любовными записками, переводить которые выпало мне. Всякий раз мне приходилось жестами показывать, чего от нее хотят. Старалась вовсю. К счастью, понять было не трудно: все хотели одного и того же, Она с печальной усмешкой качала головой, умильно вздыхала, а потом жестами же показывала, что надо ответить. Ответ был тоже всегда одинаковый. Мне надлежало записать его на почтовом бланке 'Пандоры'. Сначала ответные послания были вполне вежливы: я предлагала ухажеру заняться онанизмом или попробовать прикадриться к китайцу. Но по мере того как письма становились все более краткими и пылкими, я тоже отвечала кратко - просто писала поперек листа: 'Пошел в задницу', а внизу подпись - 'Диди'.
Однако ж не поручусь, что в результате она не сдалась превосходящим силам противника, судя по тому что ее язык обогатился смачными американскими ругательствами и она стала отчего-то очень интересоваться, кто когда дневалит. К тому же она добилась, чтоб вместо Толедо убирать мою каюту, после чего стали пропадать мои причиндалы, которые, не сомневаюсь, ей очень шли. Потом она их подбрасывала в шкаф, всегда выстиранными и выглаженными. Ну и наплевать, тем более что я ни на секунду не заподозрила, что и Фредерик здесь попасся. Во-первых, я знаю его почерк. Во-вторых, он говорит по- американски примерно так же, как я играю на тромбоне. В-третьих, единственную негритянку, которую Фредерик трахнул, он сперва - нарочно не придумаешь - долго тер марсельским мылом, чтоб отмыть черноту.
Мы неслись как угорелые: Африка, какой-то мыс на Сейшелах, Мальдивы, Индия. Пирамиды уже отпали. Джикс заявил, что ничуть не хуже, даже лучше Стокаммеру накрутить фильм в индуистском храме. Декорации ненамного дороже, а денег можно загрести кучу. Мне доставалась роль авантюристки в шортах, которая распотрошила статую Кали, нашпигованную бриллиантами, которые ей нужны позарез, чтобы
