Ягун попытался заскочить на пылесос и лететь за группой на малой высоте, но старый тренер замотал головой.

– Никакого шума!

– Почему? - спросил Ягун.

Соловей не ответил. Комментатору вновь пришлось спрыгивать с пылесоса и тащить его на себе. Ягун был этим крайне недоволен. Зато довольна была Таня: ее контрабас Ванька нес на себе.

Шагов через сто Соловей остановился. Впереди была растрескавшаяся скала, покрытая мхом. По цвету она напомнила Тане сероватый скульптурный пластилин. Оказавшись у скалы, Искристый повел себя странно. Он прильнул грудью к земле и вытянул шею. Изумленная Таня увидела, как дракон нежно дышит на камень. Изморозь на камне медленно таяла, соприкасаясь с теплым дыханием.

Не менее странно вел себя и воинственный Тан-гро. Выцарапавшись из Ванькиных рук, он задиристо покосился на Искристого, дескать: «Ну все, дылда! Ты попал!!» - и тоже стал выдыхать огонь на камень. Причем не обычными кинжальными струями, а розоватыми, широкими, скорее согревающими, чем испепеляющими.

Поведение Искристого и Тангро показалось Тане необъяснимым. Она вопросительно покосилась на Ваньку, но тот лишь загадочно улыбался. «А ведь знает! Знает, но не скажет!» - подумала Таня с досадой.

Она хотела что-то сказать, спросить, но Тара-рах положил ей руку на плечо.

– Тш-ш! - шепнул он тем бесподобным суфлерским шепотом, который слышен даже на галерке.

–Что?

– Посмотри под ноги. Осторожно! Никаких резких движений!

Таня опустила голову. В метре от ее ног скала треснула в двух местах. Очень медленно трещины стали расползаться. Несколько секунд в глубочайшем недоумении Таня смотрела на них, пока внезапно не осознала, что произошло в действительности. Скала открыла глаза.

Таня поспешно шагнула назад и - самое время. Скала стремительно взметнулась и нависла над ней. Ягун замешкался и, подброшенный на десяток метров вверх, едва успел произнести ускоренное тормозящее заклинание.

– А-а-а! Скальный дракон, мамочка моя бабуся! Я сошел с ума! Усыпите меня кто-нибудь! - завопил он сверху.

– Да. Отличный скальный дракон. Немного заспанный, немного контуженный, но несколько ведер ртути приведут его в чувство, - подтвердил Тарарах.

Но дракон и без ртути с каждой секундой демонстрировал все большую подвижность. Скалы - или скорее то, что казалось скалами, - вздыбились. Дракон поднялся на лапы. Раскинул крылья. Полетели мелкие камни. Дракон был огромен. Искристый рядом с ним казался рахитичным недомерком, который соглашается есть манную кашу только в присутствии взбешенного папы.

Что касается Тангро, то едва ли новый дракон вообще его замечал. Правда, упомянутые мелочи никак не мешали Искристому и Тангро пребывать в полном восторге. Оба дракона носились вокруг нового и «распушали пламя», то есть выдыхали его широким негорячим веером.

Ягун, вновь уже стоящий на земле, уставился на них с недоумением.

– Что за дела вообще, а? Ничего не понимаю. Я думал: драконы, встретившись, рвут друг друга, как тузик грелку! А тут и грелка цела, и тузики смирные, как психи после укола! - сказал Ягун.

– Самцы - да. Бывает, что и рвут, - кратко ответил Соловей.

– Так, значит, это…

– Угадал!… Это молодая симпатичная девушка, - заметил Тарарах.

Ягун красноречиво кашлянул и, склонив голову, стал разглядывать дракониху. Короткие лапы.

Громадные перепончатые крылья. Мох под глазами. На шее в трещинах чешуи пророс кустарник.

– Ну да, ну да… - сказал Ягун. - Красота, она, конечно, многогранна. Однако если бы Лоткова так выглядела, я бы тихо охнул.

– Тихо у тебя бы не получилось. Ты охнул бы громко и многословно, - заверил его Ванька.

В отличие от Ягуна он немного больше понимал в драконах и разглядывал дракониху с искренним восторгом.

– Она слишком долго была в спячке. В Тибидохсе ее чешую натрут перцем и отполируют струей мелкого песка, - сказал он Тане с такой зашкаливающей нежностью в голосе, что ей тоже захотелось стать драконихой.

«Пусть меня тоже натрут перцем и отполируют струей мелкого песка! И со мной он ласков, но не так! Видимо, чтобы Ванька любил тебя на полную катушку, нужно быть лягушкой с перебитыми лапками!» - подумала Таня с легкой завистью.

Тарарах и Соловей обошли вокруг драконихи.

– Думаешь, рана уже заросла? - озабоченно спросил Соловей.

– Похоже, да. Вон ту трещину над лапой видишь? Это затянувшийся шрам, - отвечал Тарарах.

– А огонь? Как считаешь, она не утратила свой прежний жар?

– Сейчас проверим! - питекантроп шагнул к драконихе и резко крикнул: - Kunuyc!

Дракониха немного опустила морду, втянула

ноздрями воздух и вдруг выпустила толстую струю огня. Струя с шипением умчалась к горизонту. И, хотя Таня стояла далеко, она ощутила, что взмокла.

– Горячая девочка! - сказал Ягун, вытирая ладонью лоб. - Не хотел бы я, чтобы такая бросала в меня посудой. А как ее зовут?

– Рада, - ответил Тарарах.

– Рада? Чему она рада?…

– Это имя. Рада.

– А, ну да! Нормальное такое цыганское имя. Как я рада, что я Рада! А вы рады, что вы не Рады? - затарахтел Ягун.

Услышав свое имя, да еще произнесенное такое количество раз, дракониха повернула к нему морду. Ягун вновь вспотел. На этот раз от ужаса. Если дракон сейчас выдохнет пламя, то не спасут ни длинный язык, ни диплом об окончании Тиби-дохса.

– А что я такого сказал? Хорошая девочка! Умная девочка! Маленькая умная девочка привша к папочке, потому что давно никого не ела! - торопливо забормотал Ягун.

Не слыша больше ни своего имени, ни знакомых команд, дракониха отвернулась. Маленькие болтливые обезьянки интересовали ее мало.

– Когда-то Рада жила в Тибидохсе. Прекрасный, умный дракон, быстрый, с горячим пламенем. В последнюю войну с нежитью Рада была ранена. И не только она. Три дракона погибли. Уцелели только Гоярын и она… Нежить прорвала Грааль Гардарику. Ползла со всех сторон, из-под земли, со стороны скал. Трижды они захватывали стены, и трижды мы отражали их. Та-Кого-Нет бросала в бой все новые рати. Ров был забит телами, которые продолжали двигаться, потому что, видишь ли, возможности нежити повторно умереть ограничены.

Тарарах поднял голову, вспоминая. По его губам заскользила улыбка, какая бывает у поживших людей, вспоминающих лучшие дни своей молодости.

– А какой грохот стоял! Смертельные заклинания разили всех подряд! Со стен лилась заговоренная смола! Кто влипал - оставался в ней навек. Но была и такая нежить, на которую заклинания действовали плохо. Я работал алебардой, как дровосек. Соловей свистел. Медузия… впрочем, ей хватало взгляда… А шума, шума! Медные орудия, бомбарды, фальконеты, пушки, двойные пушки, василиски, серпантины, кулеврины и другая подобная мелочь грохотали не переставая! Кого не могло убить магией, разрывало в куски банальным ядром, чуток заговоренным, конечно. Кажется, артиллерию доставил месье Рабле из Франции. Не то чтобы маг, но, как и у меня, допуск у него был. Он же привез великана. Здоровенный такой парень. То ли Гаргантюа, то ли его сынок Панте… Пантю… в общем, что-то в этом духе. Знатный был великан - рубился за семерых, зато ел человек за сто. Куда девалась разница - не знал никто. Так вот как-то за обедом, в Зале Двух Стихий, мы завязались с ним, кто кого перепьет, и оказалось…

– Ты, по-моему, говорил о Раде, - ворчливо напомнил Соловей.